Иногда он задаёт себе вопрос: что же там, в космосе? Есть ли хоть кто-нибудь? И сразу отвечает: безусловно, есть. Ведь в этом океане плавают миллиарды звезд, и свет каждой притягивает. Будь то планеты, астероиды, космические корабли… жизнь. Она так же естественна в космосе, как и смерть. Каждая холодная глыба таит в себе хотя бы крупицу жизни. Она бьётся, прорастает и наконец вырывается и цветёт. Но тут же возникает новый вопрос: а разум. Есть ли он среди звезд?..
Высокая трава поляны шевелится на прохладном ветерке, ночной воздух пропитан осенней свежестью. Над этим зелёным озером, тонущим в море леса, совсем невысоко поднимаются крохотные светящиеся точки. Они сгущаются, то тут, то там танцуют вальс. Вокруг со скрипом шевелятся сосны. Их громады, дирижируя, мерно пошатываются из стороны в сторону. Хвойные ветви плавно машут косякам птиц. Где-то заиграл сверчок. Защебетал припозднившийся скворец. Бал. Один из немногих оставшихся.
Человек лежит посреди поляны, закинув руки за голову. Слушает симфонию леса, смотрит в ночное небо. Такое звёздное, небывало яркое. Думает.
Млечный путь растянулся по чёрному холсту, сияя белизной. Столько света, столько красоты. Иногда верится, что он действительно появился во время игр древних богов. Расплескавшееся молоко из груди прекрасной Геры [Гера — в древнегреческой мифологии — покровительница брака, охраняющая мать во время родов. Верховная богиня, сестра и жена Зевса]. И его брызги — кометы, всё ещё разлетаются, бороздя бесконечность.
Человек, прикрыв глаза, глубоко вздыхает. Этот лес так спокоен, так гармоничен… неужели в мире ещё остались уголки, где можно вот так просто лежать, забыв обо всех прошлых бедах, о пережитом горе, об увиденной смерти?.. Неужели проклятая Машина нового человечества никогда не доберётся сюда, не вырубит все деревья и не возведёт свои заводы-матки?.. Им же наплевать на планету, на природу, на жизнь. Они хотят лишь прогресса, этого процветания цивилизации, выхода на новый уровень… построить как можно больше стальных машин — этих дронов; бетонных зданий-коробок — чёртовых ЗПСП…
Два каре-блёклых глаза смотрят в звёздное небо. Что вам, звёзды, до какой-то крохотной планетки, разрываемой прогрессом? Здесь даже самим землянам наплевать, а вам и подавно…
Вдруг одна звезда начинает стремительно расти, всё больше и больше. Наконец, она превращается в дискообразный объект. Тот, свалившись с неба, бесшумно парит над лесом. Человек же спокойно и даже равнодушно наблюдает за ним. И вот летающий аппарат приближается к поляне. Изумрудный луч вырывается из него, наводится то на один, то на другой куст.
«Хм, ищейка, — думает человек, нахмурившись. — Всё-таки ты здесь. Не думал, что встречу. Убьёт. Но сейчас это не имеет никакого значения».
Объект всё шарит лучом, и уже почти у того места, где лежит он. Тогда тот достаёт из кармана кожаной куртки небольшой чёрный цилиндр. В нём что-то щёлкает.
Резким движением человек вскакивает. Луч аппарата тут же упирается в грудь, вмиг багровеет.
— Отведай-ка силушки человеческой, железяка, — с ухмылкой быстро проговаривает человек, размахивается и швыряет цилиндр в аппарат.
Сине-белый электрический разряд фотовспышкой озаряет ночь. Объект, как подрубленный, с металлическим лязгом падает на землю.
Человек подходит к поверженному диску, несильно пинает, как бы проверяя: «Жив или нет?» Тот около метра в диаметре, напоминает сплюснутый волчок — древнюю игрушку, которую недавно видел в одном европейском городе.
«Ну вот, как раз батарейки кончились», — думает человек, оценивающе рассматривая диск. Затем легко подхватывает его, берёт под мышку и направляется в лес.

Длинный коридор. Кругом металл. Синеватый мрак. Механизмы в прозрачном полу перемигиваются белым, зелёным, редко красным. Правильные геометрические формы, острые углы. С потолка свешаны ребристые синие трубки. Едва слышное гудение сопровождается редким писком электроники. 501-й идет, смотрит на бесчисленные капсулы вдоль стен. Одни пусты, ждут своих хозяев, в других уже работают. Перед смирно стоящими людьми на стеклянных колпаках капсул мелькают разные символы, сообщения, движутся картинки. В ногах у каждого человека — длинный номер. 501-й смотрит на последние три цифры: 402, 403, 404…
Кругом — цифры. Числовой мир. Простой и понятный. Всего лишь десять закорючек, придуманных тысячи лет назад древними. Тогда, создавая этот алфавит, они не представляли, что закладывают первый кирпич в модель всего Мира, всей Вселенной. Теперь же всё — это разные комбинации и сочетания этих цифр. У каждой звезды, планеты, у каждого живого существа есть свой код. Одно́значный, двух, трех, ста, тысячи и больше. Так всё просто.
458, 459… Но этот код есть далеко не у всего. Только у того, до чего дотянулся глаз человека. И этого непозволительно мало. Человечество достойно большего, может больше, чем тысячелетия сидеть на своей планетке. И Они помогут нам вырваться из плена Земли. Да что там, уже помогают…
496, 497… И никто не должен помешать этому. Помешать торжеству разума, исследования, науки!
501-й останавливается перед своей капсулой. Его переполняет чувство гордости. Гордости за Человечество, за ту великую цель, что светит впереди. За то, что он, 501-й, изо дня в день приближает её вместе с миллионами Новых.
Он встаёт в капсулу, спиной опирается о мягкое тёплое покрытие. Стекло опускается. На нём сразу же появляются разноцветные символы. Часы в верхнем левом говорят, что ещё минута до начала рабочего дня. Ещё есть время пролистать ленту новостей. Закрывает глаза, начинает шарить в потоке информации, выплеснувшемся перед ним по одному лишь запросу.
Политика, образование, культура… вот, наука. Так, что тут… Человечество раскрыло секрет червоточин… мгновенные путешествия в другие миры возможны… Совет Наставников возложил запрет на дальнейшие исследования ввиду неготовности людской расы к подобному… прорыву. Земное правительство не комментирует…
501-й открывает глаза и горько улыбается. Эта излюбленная фраза Наставников: «Человечество не готово… люди ещё недостаточно созрели…» Да когда же, наконец, будет позволено вырваться за пределы нашего мира?! Здесь уже нечего ловить, а там, за гранью, столько всего интересного…
Конечно, автоматические аппараты Всемирной Космической Ассоциации уже давно избороздили всю Солнечную систему и направились дальше, к ближайшим звёздам. В новостной ленте недавно мелькало сообщение о приближении одного такого к звезде Бернара, на второй планете от которой, по довольно точным научным данным, существует богатая биосфера. Даже опубликованы завораживающие фотографии, полученные знаменитым лунным телескопом. И это только подогревает интерес увидеть всё своими глазами.
Но, несмотря на отличную изученность Солнечной системы, даже на соседние, ближайшие планеты человеку-колонисту путь закрыт. Всё те же неясные запреты Наставников…
Раздаётся гудение в голове. Рабочее время настало.
— Пятьсот Один вступил в патруль, — сообщает он Системе, которая только заикнулась напомнить о начале рабочего дня.
Перед ним тут же появляется лицо навигатора. Почти белая голова с круглой лысиной и острым подбородком, большие голубые глаза, брови-линии, тонкий рот, крохотный нос. Человек. Такой же, как все Новые.
— Рад вновь видеть вас, Пятьсот Один, — шаблонно говорит навигатор. — Надеюсь, курс реабилитации после инцидента пошёл вам на пользу.
501-й молча кивает. Ему не хочется вспоминать тот неприятный случай. Навигатор же продолжает:
— Вывожу на экран координаты района для сегодняшнего патрулирования. Местность пересечённая, в город вас выпускать не следует… пока. Надеюсь, понимаете: в Японии вы показали себя не с лучшей стороны.
501-й спокойно слушает. Как и все Новые, он лишен низменных, ненужных чувств, которые непременно должно вызвать воспоминание о том самом первом патруле.
— Район безлюдный, — говорит навигатор. — Хорошо подходит для тренировки. Удачной охоты!
501-й не понимает, была ли последняя фраза сарказмом. Он водит по стеклу, делает разные манипуляции, готовится к вылету на Землю.
Навигатор исчезает, и вместо него появляется большое чёрное окно. 501-й концентрируется, готовясь к слиянию с машиной. Вдруг исчезает чувство пространства. Больше нет запаха металла, нет мягкого покрытия под спиной и холодного стекла под пальцами… Чернота. И он в ней. Длится это пару секунд, и вот 501-й видит огромный ангар, залитый тёмно-синим светом. На гладком металлическом полу плотно друг к другу стоят тысячи дронов. И он в одном из них.
— Приготовьтесь к вылету, — звучит приятный женский голос Системы. Многих молодых Новых ещё во время обучения в Академии интересовал вопрос: почему голос принадлежит именно женщине? Ведь у эволюционировавшего человечества нет деления по половому признаку, и голоса у всех почти одинаковые, больше мужские или, как бы сказали предки, юношеские. Ответ прост: первый прототип Системы был создан ещё до появления homo novus, а «приятный женский голос» принадлежит жене одного из ведущих программистов того времени. Нужно с уважением относиться к наследию предков, говорили учителя, поводя указательным пальцем.
501-й поднимается над армадой дронов, разворачивается к выходному люку. Круглая заслонка медленно откатывается влево, за ней — космос. Миллионы звезд, тысячи созвездий. В левом углу — Солнце. Невозможно-яркое, слепящее, выжигающее сетчатку, но такое красивое.
— Старт! — даёт команду Система.
501-й резко вылетает из ангара, оказывается в космическом пространстве. Даёт крен вправо, летит над поверхностью Луны. Она вся серая, исчерчена прямыми, которые образуют причудливые геометрически правильные рисунки. Лунные города. Города Наставников.
Солнце оказывается позади, а впереди — Земля. Родина человечества. Плен, из которого оно не может вырваться. Но как же он чудесен… Синий шар в голубом ореоле, и посреди, растянувшись от полюса к полюсу, в лучах светила зеленеет Америка. Белые облака окутывают планету. Они закручиваются, растягиваются, сталкиваются, образуя большие массивы, наплывают на континент, распадаются и тают.
Дрон 501-го всё ближе к планете. Зелёный треугольник-ориентир мелькает на её поверхности — место патрулирования.
Земля занимает почти весь обзор. И вот уже — орбита. Издалека не видно, но планету опоясывает довольно большое кольцо. Оно металлически поблёскивает на солнце, и поначалу кажется единым, гладким, даже скользким. Но 501-й подлетает всё ближе, и пояс распадается сначала крупными кусками, потом дробится более мелкими. Космический мусор. Старые спутники, станции, ошмётки космических аппаратов.
Ещё лет сто назад Железный пояс не существовал. Все эти куски металла беспорядочно плавали вокруг земли, каждый по своей окружности. Действующим станциям постоянно приходилось лавировать, минуя столкновение с каким-нибудь древним круглым спутником или с песчинкой, двигающейся с невероятной скоростью и способной пробить навылет самый прочный корпус.
Приход Наставников изменил облик над небом. Над экватором растянулась сверкающая металлом лента. Теперь современные орбитальные станции используют Железный пояс как сырьевую жилу: находясь с ним на одной орбите, они собирают металл, тут же переплавляют и пускают в пользу. Поэтому космические станции растут с невероятной быстротой.
Зеленый треугольник показывает, что район патрулирования на ночной стороне планеты. 501-й летит на восток. Под ним сверкает Железный пояс, дрон будто бы скользит по нему. Затем отходит от экватора, поднимается выше. Снизу — синева Тихого океана. Она сверкает, переливается под белыми, закрученными в циклоны облаками. Солнце позади, готовится к восходу. Но вот дрон подлетает к архипелагу Японии, и светило нехотя закатывается за горизонт, чтобы через час вновь показаться.
Огромный остров сияет ночными огнями. Мегаполис, раскинувшийся от одного побережья до другого. 501-й помнит его неоновые огни, окутывающие величественные небоскребы; оживленные магистрали, желтыми артериями опутывающие город; звуки толпы, техники, суеты, не утихающие даже в столь ранний час. Дрон рвётся вниз, хочет спуститься, окунуться в этот котел жизни, но 501-й знает устав, помнит тот неприятный инцидент…
Он летит дальше, и вот — Китай. Он также весь горит. Пожар жизни бушует и на огромных равнинах, и в горах, и на воде, и в небе. Этот район уже несколько столетий имеет наибольшее число жителей. Здесь дроны ежеминутно сканируют чуть ли не каждый метр.
Но зелёный треугольник показывает дальше и правее, на район России. Снизу проносится Сибирь, Урал, и вот виднеется чёрная полоска Стены, тянущейся от севера до юга, насколько хватает взора. После Стены — Европа. За триста восемьдесят тысяч километров отсюда в своей тесной капсуле 501-й горько вздыхает. Всё самое интересное пролетело мимо него, точнее под ним. Правду сказал навигатор: глушь та ещё.
Дрон парит над пустыми городами. Те похожи на застывшие, обесточенные агрегаты, уже давно выработавшие весь свой свет и тепло. От былого перемигивания лампочек, жужжания микросхем, металлического гудения валов и ряби мониторов остались лишь холодные, чёрно-серые корпусы. По всей европейской равнине они образуют правильные ряды и шеренги, совсем редко пересекающиеся и налезающие друг на друга. Хочется спуститься, посмотреть поближе и, может, завести хотя бы один агрегат. 501-й видит приближение треугольника-ориентира, поэтому позволяет себе снизиться чуть раньше, чем положено. Тёмные параллелограммы резко вырастают, и вот уже со всех сторон молчаливо возвышаются вытянутые небоскрёбы, отражая стеклянными поверхностями поблёкшие звёзды. То тут, то там виднеются тучи птиц, взлетающие с крыш, карнизов и балконов. Порой чувствительный микрофон улавливает их клёкот. Кроме этого звука доносится лишь тихий стон сквозняков — вечных спутников европейских мегаполисов. Он звучит то совсем тихо, то перерастает в настоящий вой. Тогда кажется, что это плачут те самые обесточенные мониторы-здания, тоскуя по минувшему, наполненному какофонией звуков, сияния и суеты.
Неожиданно небоскрёбы начинают терять в росте, а затем вовсе пропадают. Впереди — бескрайний ворсистый ковёр леса. Это Великий Европейский Заповедник, созданный два столетия назад. Он расположился в самом центре равнины и занимает квадрат размером чуть меньше пятисот километров в поперечнике.
Ещё до прихода Наставников великие умы человечества задумывались над тем, как сохранить наследие природы, доставшееся «бонусом» вместе с завоёванной планетой. Многие виды животных и растений вымирали в изменившейся с появлением технически развитой цивилизации среде: гибли в нефтяных лужах, в лесных пожарах, в химически и радиоактивно заражённых зонах… да просто уничтожались ради употребления в пищу и для текстильной промышленности. Ранее созданные малые заповедники в конце концов пожирались либо наступающим городом, либо кислотными дождями и тем же огнём. Тогда две мировые державы, ненадолго забыв о вражде ради великой и благородной цели, договорились о создании локальных заповедных зон на территории каждого континента. Огромный размер, усиленная охрана и неприкосновенность зон позволили сохранить и даже восстановить многообразие биосферы.
Район патрулирования уже совсем рядом, и 501-й начинает снижаться. Под ним — поляна, поросшая высокой травой. Тут и там видны торчащие кустарники.
Дрон ещё в двухстах метрах над поверхностью, а датчики уже фиксируют наличие в воздухе биологических веществ человека. 501-й удивляется. Пытается установить, кому принадлежит ДНК. Система выдает ответ: Кристофер Прохнов, террорист, бывший активист «Человечества», находится в розыске, согласно статье №16/764 Всемирного Кодекса приговорен к уничтожению.
— Центр, — где-то далеко раздаётся голос 501-го. — В патрулируемом районе обнаружено наличие лица, подлежащего уничтожению. Жду приказаний.
— Действуйте по Кодексу, — отвечает немного удивлённый голос навигатора — странно, что не Системы. — Найти и ликвидировать.
Дрон тут же начинает сканировать местность. 501-й в буквальном смысле видит этот биологический след: оранжевые пятна в черноте то здесь, то там. Он уже в метре над поверхностью. Изумрудный луч шарит, сверкая в темноте, облизывает редкий кустарник, отбрасывающий тень. След человека становится всё яснее, всё отчётливей. Он где-то здесь, совсем рядом. 501-й сосредоточен, напряжен. Сейчас он полностью чувствует машину и обстановку вокруг, слышит и видит, чует запах жертвы. Зачем-то в голову лезет прошлый инцидент. Гонит эти мысли. Они отвлекают, мешают сосредоточиться, вызывают какие-то странные, совсем чуждые Человеку Новому эмоции.
«Нет, — думает 501-й. — Я — машина. Нет ничего, кроме меня и поставленной задачи».
Из травы впереди вскакивает оранжевая фигура. 501-й реагирует мгновенно. Грудь в перекрестье прицела, через секунду красный луч расщепит жертву, превратив в пыль… Но охотник медлит.
Он начинает чувствовать свои напряженные мышцы, влажную кожу, пот, струящийся по гладкой голове. Теряет контроль над дроном. Десинхронизация. Нет, нет! Он собирает всю волю и вновь вливается в машину.
Сканер ДНК отключается, и вместо оранжевой фигуры появляется человек в чёрной потёртой куртке. Пол-лица скрыто белой маской-респиратором, на морщинистый лоб спадает копна волос. Глаза улыбаются. Нужно немедленно ликвидировать его. Террорист, подлежит уничтожению, активист «Человечества», убийца, преступник… Но 501-й не может. Воспоминания вновь затекают в разум, сплавляются в кувалду и начинают всё крушить.
Её глаза. Они такие же, как у всех. Как у людей.

Невероятно — увидеть девочку лет шести. Лямки салатовых штанов поверх радужной водолазки, алая бейсболка задом наперёд. Невинная улыбка, раскосые глаза… Её звали Аманда Ли, но 501-й узнал об этом уже после той встречи.
Это был его первый рейд. Боевое крещение. Он и ещё три дрона патрулировали один из тысяч районов Японии. Искали террористов и незарегистрированных, впрочем, как и все патрули. 501-й летел по широким коридорам-улицам верхних этажей одного из гигантских небоскрёбов, сканировал прохожих. Со всех сторон были рекламные вывески, сверкающие разноцветными неоновыми огнями; шум толпы доносился из многочисленных забегаловок, переполненных днём и ночью; на тротуарах медленно перемещался по двум направлениям плотный людской поток, по дорогам единой рекой на огромных скоростях бежали автоматические электромобили. Япония — район с самой большой плотностью населения в мире. Район, в котором преимущественно живёт Человек Разумный.
Напарники были поблизости. Тогда 501-го посетила мысль, что не общался с ними с самого выпуска из Академии. 003-й, 202-й, 100-й… Во время учёбы они сдружились и почти всегда были вместе, поэтому Система определила их в одну патрульную четвёрку. 501-й решил связаться с одним из друзей, но получил банальный ответ: «Не положено».
Тут Система выдаёт: «Обнаружено незарегистрированное лицо». И 501-й увидел её. Она стояла под щелью в потолке, через которую просачивался дождь. Мокрая, счастливая, живая. Капли падали на улыбающееся лицо, стекали по тонкой белой шейке. Она расставила руки так, что вода барабанила по ладоням.
«Обнаружено незарегистрированное лицо, — вновь повторила Система, и как между прочим добавила: — подлежит уничтожению».
501-й уже сообщил приговор и был готов нажать на спуск, но тут внутри что-то надломилось — девочка смотрела на него. Её зелёные глаза были полны жизнерадостности. Той забыто-детской, тёплой, наивной…
Прохожие уже заметили дрона и маленькую девочку перед ним, начали видеосъёмку.
«Где же твои родители? — думал 501-й. — Почему вовремя не зарегистрировали? Почему сейчас не уберегли…»
Система всё твердила: «Незарегистрированное лицо. Подлежит уничтожению. Незарегистрированное лицо. Подлежит уничтожению. Подлежит уничтожению. Подлежит…»
Багровый луч упёрся в грудь девочке.

Воспоминание длится всего мгновение, и 501-й решительно отводит луч. Видит каждое движение Кристофера Прохнова, понимает, что смерть только что выпустила террориста из цепких объятий. Тот что-то говорит, ухмылка ни на секунду не сходит с истрескавшихся морщинами уголков глаз. Русская речь, немного приглушённая из-за маски, доносится до микрофона, но 501-й не понимает, хотя прекрасно владеет этим языком. В голове гудит, совсем как в прошлый раз. Внутри начинает что-то тяжело ворочаться, переваливаться. Кажется, что черепная коробка разбухает. Ладони к вискам — кожа вот-вот расплавится.
Теперь контроль над дроном безвозвратно потерян, но перед глазами всё ещё стоит этот человек. Он размахивается, что-то швыряет. Маленький цилиндр мелькает перед взором, гулко стукается о металл. Яркая вспышка. Экран гаснет.

В предрассветных сумерках лес кажется серым. Серые пни и коряги, серые стволы сосен, серая хвоя на серых ветвях. Те скрипят, когда человек отводит их. При каждом шаге под ногами хрустит, щёлкает.
Перехватывает поудобнее дрона — проклятая железяка постоянно выскальзывает, ладонь ездит по гладкой поверхности. Перешагнув через поваленную сосну, ветви которой уже высохли и обломились, останавливается, бросает этот металлический диск, садится сверху, чтобы перевести дух.
Тишина. Только несильный, даже нежный ветер, беззаботно гуляющий меж деревьев.
Закрыв глаза, поднимает голову, медленно вдыхает. Пахнет хвоёй и немного сырым мхом.
К шуму ветра добавляется новый звук. Прохладные капли начинают падать на щёки, редко барабанят по респиратору. От этого человек морщится, грязной ладонью проводит по глазам.
Дом совсем недалеко. Уже отсюда сквозь стволы сосен виден его бревенчатый бок.
Поднимается, подбирает дрона, идёт.
Небольшая поляна. На ней — старая маленькая избушка. Лет сто назад здесь, наверное, жил лесник. Покатая, поросшая темно-зеленым мхом крыша, черные стены, сложенные из бревен, вокруг — кустарник. Лишь перед входом растения расступаются, образуя коридор. Человек тянет скрипучую дверь, нагнувшись, переступает порог. Снимает куртку, вешает на крючок. Смотрит в единственную комнату — чёрные силуэты немногочисленной мебели в полумраке. Из кармана потёртых армейских штанов достает коробочку старых охотничьих спичек, но тут же кладет обратно: всё равно скоро рассветет. Аккуратно, чтобы не задеть печь и не измараться об её проржавевший бок, проходит на середину комнаты, со стуком бросает дрона на пол, отчего половицы страшно скрипят. Немного постояв, поднимает руку, нащупывает плафон светильника, свисающего с потолка. Затем идет к единственному окну, садится рядом на табурет — тот жалобно скрипит.
За мокрым стеклом с каждой минутой всё светлее. Уже появились цвета: коричневые стволы сосен в обхват, их темно-зелёные пышные кроны, которые нехотя пропускают солнечные лучи. Кустарники с зелёной листвой, пружинящей от всё чаще и чаще бьющих капель. Внезапно утренний лес освещается жёлтым. Видимо, солнце вышло из-за тучи. Дождь, профильтрованный через крону, блестит в воздухе, на кустах и траве.
«Есть же места, не тронутые прогрессом, — со вздохом думает человек. — Жалко, что и досюда рано или поздно доберётся».
Он всё смотрит в окно на это великолепие природы, а в голову начинают закрадываться воспоминания. О том, как таким же дождливым утром полвека назад так же смотрел в окно. Но не на лес, дышащий свежестью и жизнью, а на мегаполис, выдыхавший углекислый газ миллионами ноздрей.
Тогда человек жил на сто первом этаже московского небоскреба, и звали его Крис.

Он стоял перед большим — во всю стену — окном, за которым возвышались стеклянные небоскребы, отражавшие полированной поверхностью свинцовые облака. Они были похожи на мегалитический лес сталагмитов, пронзивших небеса своими пиками. Наверное, поэтому и шёл дождь. Но Крис конечно же знал, что уколы стеклянных игл не виноваты, и что облакам и без них свойственно плакать. Ведь Крису было уже семь лет, и он многое понимал.
Не понимал только, где мама и маленький брат Ян. А ведь обыскал все два этажа квартиры. В первую очередь обшарил свою комнату, заглянул под кровать, в комод, в коробку с игрушками, из которой на мягкий пол вывалил всё содержимое; потом побывал на кухне, заглянул под белый шестигранный стол, в 3Д-печь, даже в утилизатор грязной посуды; затем искал в ванной комнате, в сауне, в прачечной…
Мама целых полгода ходила с животом, который постепенно рос. Она говорила, что там живет маленький братик Криса, а в последнее время обещала, что они скоро смогут вместе поиграть. И вчера вечером, когда все уже легли спать, из коридора сквозь двери детской проник странный шум. Крис ещё не уснул и, сидя на кровати и по горло укутавшись в одеяло, услышал незнакомые мужские голоса. Потом оханье и вскрики мамы. Он испугался. На дрожащих ногах спустился на ворсистый ковер, хотел забраться под кровать, но тут дверь в комнату отворилась. С ужасом глядя на сверкающий проём и на силуэт в нем, Крис закричал. Но глаза привыкли к резкому свету, и мальчик увидел отца. Тот подошёл, присел перед сыном, нежно обнял. «Все хорошо, — шептал он. — Не надо плакать». Странно, но наутро мама не пришла будить.
…В комнатах для гостей тоже было пусто. Но вот, проходя по коридору, Крис увидел приоткрытую дверь в кабинет папы. Интересно, может, Ян и мама там? Крис, заговорчески озираясь, на носочках подкрался и, услышав голос, доносившийся изнутри, отскочил.
— …да, спасибо. Этот удар… дай бог такое пережить. Марта ещё в больнице, к концу дня обещали отпустить… — Голос папы дрожал. Крис медленно подошёл, заглянул в дверную щель.
Большой светлый кабинет был весь из дерева: пол, книжные шкафы вдоль стен, стол посреди, стул-трон. Дальняя стена — стеклянная, открывала вид на город. Снаружи по ней текли струйки воды, а внутри бегали какие-то графики, мелькали картинки и знакомые по рекламе эмблемы корпораций.
Папа ходил из одного конца кабинета в другой. Руки были сцеплены сзади, взгляд направлен в пол. Папа разговаривал. К его правому уху был прикреплен фон, из которого что-то доносилось так тихо, что не разобрать.
— Я ездил, просил пустить к жене, — говорил отец, — но врачи сказали, что нельзя. А у меня тут сын маленький… Да я там не один такой был, в больнице. Просто толпы отцов, у всех глаза на мокром месте. Недавно в новостной ленте прочитал, что сейчас чуть ли не каждый третий ребёнок рождается мёртвым… — Его голос надломился. Вновь что-то донеслось из фона.
Крис нечаянно задел дверь. Та немного сдвинулась. Папа заметил это, повернул голову. Крис одновременно вздрогнул и со звуком вздохнул, попятился…
Он стоял в гостиной перед огромным окном, за которым беспощадно лил дождь.

Солнечный луч, скользнувший по лицу, заставляет вернуться в настоящее. Уже совсем рассвело, и из тени вышла немногочисленная мебель, оставшаяся от давно покинувшего это место хозяина: проржавевшая кровать на пружинах, застеленная ветхим матрасом, и стоящая рядом тумбочка без дверки. Её полки завалены проводами, различными системными платами, истратившими заряд батарейками и прочим хламом. Посреди комнаты — небольшая печь, круглая труба которой уходит в потолок. В дальнем углу избы куча какого-то бесцветного тряпья, давно истлевшего и проеденного клопами. По всем стенам — полки, заставленные пыльными, заросшими паутиной стеклянными банками различного размера. В некоторых что-то есть, забродившее, густое. Видимо, это чьи-то старые припасы, но человек до сих пор не решился заглянуть ни в одну банку. Около окна стоит большой походный рюкзак. В нём всё необходимое: сменная одежда, недельный запас провизии, мелкие походные принадлежности, фонарик, лазерный резак, связка импульсных гранат, пара зарядов для пистолета.
Человек смотрит на дрона, лежащего посреди избы. Электрический разряд сжёг все его схемы, восстановлению не подлежит. Неплохие гранатки, не то, что самодельные «хлопушки»: дрон оживал через пару часов после обезвреживания. А этими дорожная полиция раньше останавливала лихачей. Как шарахнет такая, так электрокар сразу в автоматику и к обочине… Машину, конечно, после этого только в утиль, но меры действенные.
Тянется к рюкзаку, берет его на колени. Расстегнув один из многочисленных карманов, достаёт фонарик и резак — жёлтую рукоять с курком, как у пистолета, и с небольшим пультом управления сверху. Проверяет заряд (шестьдесят два процента), щелкает тумблерами мощности. Настроив прибор, поднимается, подходит к дрону. Нагнувшись, переворачивает. Что низ, что верх одинаковые: две круглые пластины разного диаметра, прикреплённые к одной большой. Нет углов, нет неровностей и выступов. Полная обтекаемость. Идеальный летательный аппарат.
Разглядев это чудо техники, нажимает на курок — резак включается. Из него выдвигается красное лезвие сантиметров двадцать длиной. Оно мягко входит в металл, плывет по его поверхности, оставляя за собой багровую рану. И вот верхняя пластина срезана. Под ней — синие схемы, чёрные по краям (следы вспышки), их соединяют тонкие ребристые трубки, белые провода. Человек начинает ковыряться в дроне, что-то отрывает, с треском отламывает. Он похож на хищника, который поймал жертву и хозяйничает в её внутренностях. Некоторые детали не поддаются тяжелой руке, и тогда своё дело делает лазер. Чёрный дымок поднимается к потолку. Пахнет сваркой.
Наконец добирается до того, что ищет. Пять белых эллипсоидов, опутанные проводами и скрепленные серой лентой. Обеими руками тянет их — провода с треском рвутся. Ломает ленту, отсоединяет друг от друга батарейки. Внимательно осматривает каждую. Две из пяти целые, остальные сгорели при вспышке. Но и этого хватит сполна.
Человек вставляет одну батарейку в фонарик, щёлкает пару раз — светит хорошо. Затем, с хрустом разогнув колени, поднимается, идёт к полке. Усевшись на скрипнувшую кровать, достает из тумбочки черный прямоугольный предмет. Древнющее радио, корпус которого сделан из какого-то полимера, когда-то имевшего белый цвет.
— Ну что, старушка, — хрипло обращается к прибору, — ты ещё послужишь.
Кладет радио на колени, переворачивает, открывает заднюю крышку. Старинный гальванический элемент. Давно мёртвый.
«Ничего, — ухмыляется про себя человек, — и не таких воскрешали».
Берёт оставшийся эллипсоид, в боковое отверстие вставляет один конец провода, другой с силой вонзает в старую батарейку.
Радио, словно глотнувшее воздуха, с визгом оживает: «Ззииуззззчччшшш…»
Под респиратором растягивается улыбка, собирая старую кожу волосатых щёк в гармошку. Местами заклеенные пластырем грязные пальцы, выдвинув длинную антенну, начинают щёлкать кнопками, крутить рычажки. Лишь шум эфира. Приёмник рассчитан на ФМ-один и на ФМ-два диапазоны. Такими уже давно никто не пользуется. Да и вообще, радиовещание умерло уже лет как шестьдесят-семьдесят назад. Тогда, если верить историческим хроникам, прошёл слух о сообщении Наставников, что электромагнитные волны с «зашифрованными» в них радиосообщениями засоряют космическое пространство. Также они могут привлечь на планету нежеланных гостей. Мировое сообщество тут же прислушалось, и радио, телевидение и сотовая связь так же, как когда-то бумажные газеты, журналы и книги окончательно и бесповоротно перебрались во Всемирное Информационное Пространство. В Систему, как сейчас называют. А вскоре даже частные радиосообщения стали вне закона. Впервые за несколько столетий Земля «замолчала».
Так на что же человек надеется теперь?.. Есть у него один знакомый радиолюбитель, мечтающий возродить ФМ-вещание. Возможно, за время отсутствия человека он всё-таки влез в шкуру диджея.
Вдруг сквозь шелест что-то прорезается и вновь тонет в шуме. Человек напряжённо крутит обратно. Ещё, ещё…
Музыка. Какой-то древний инструмент… вроде бы струнный. И мужской голос. Поёт что-то… не разобрать. Покрутить ещё чуть-чуть…

— Мы можем помолчать,
Мы можем петь,
Стоять или бежать,
Но всё равно гореть.

Гори, но не сжигай,
Иначе скучно жить.
Гори, но не сжигай,
Гори, чтобы светить...
(Lumen — Гореть)

Замирает, вслушивается. Мелодия всё играет, льется из старых хрипящих динамиков.
Вспоминает название инструмента — акустическая гитара. Неожиданно песня обрывается бархатистым басом:
— И вновь с вами Макс Прохнов на волнах радио «Волга»! Пожалуй, единственного радио во всей Вселенной! И я унесу вас на крыльях прекрасной музыки в детство ваших прадедов!
«Как отыгрывает! — думает человек, довольно сощурившись. — Ты всё-таки нашёл антенну, да ещё и такую мощную! Светлый Бор в трёх тысячах километров отсюда, если не больше… Эх, Максим, последняя надежда радиовещания».
— Время земных новостей, — сообщает диджей Прохнов. — Новостная лента пестрит информацией о том, что какой-то японский чудак собрал телепорт в домашних условиях. Даже приложено видео, как он перемещает банан из одной комнаты в другую. Правда, в точке выхода вместо фрукта получилось банановое пюре! (Будто бы взрыв смеха). Ещё одна важная новость: патруль Новых сегодня ночью накрыл целый бандитский притон! Эти бедолаги называли себя «Последние Католики». Вот уж действительно — последние! (Снова смех, но уже какой-то вялый). И наконец: Совет Наставников одобрил инициативу Земного правительства по ликвидации…
Последние слова Прохнов прожёвывает. Сигнал пропадает. Приемник вновь начинает недовольно шипеть. Пальцы крутят рычажки, шевелят антенну. Без толку. Человек, постучав пару раз ладонью по пластмассовому корпусу, бросает радио на кровать.
«М-да, одно из давних желаний осуществилось, — думает он, почёсывая затылок. — Так, хорошо, в полдень нужно выдвигаться, до города ещё идти и идти… Безумная идея. Но меня уже точно там ждут, не разочаровать бы…»
Вдруг радио начинает издавать странные звуки. Какой-то мерный свист. Человек смотрит на него, нахмурившись, скользит взглядом по проводу и видит батарейку, мигающую красным.
— Что за… — Он вскакивает, быстро подходит к окну, недолго смотрит. Затем — к радио, резким движением вырывает провод. Свист прекращается, но батарейка всё равно мигает.
Резко вертит головой, нашаривает на поясе кобуру с пистолетом. Внезапный страх овладевает всем телом. Странно, ведь совсем недавно, на поляне, не испытывал ничего подобного.
Бросает взгляд на развороченный остов дрона, совершенно безобидно лежащий на том же месте. Затем хватает рюкзак, выбегает из дома.
Лес не изменился, он всё так же спокоен и миролюбив. Но человек напряжен, как струна, идёт быстрым шагом, поглядывая в небо. Сквозь крону сосен видны осколки облаков, белеющих на голубом фоне. И вроде всё хорошо, но тревога не отпускает. Бросает взгляд назад — глаза округляются. Сквозь лес, ловко лавируя меж стволов сосен и шаря изумрудным лучом, несётся серебристый диск.
Выхватывает пистолет, на ходу начинает стрелять. Золотистые лучи сносят ветви, врезаются в деревья, вырывая кору. Лишь один попадает в цель, но тут же отскакивает от брони, уносится куда-то в небо. Простое оружие тут бесполезно, необходимо проверенное средство, но связка гранат в рюкзаке на спине, успеть бы достать… Дрон уже в двадцати метрах, и человек срывается на бег. Скользкая после дождя трава опутывает ноги, ветви-прутья хлещут по лицу, старые пни и поваленные деревья будто специально бросаются под ноги… Гудение сзади всё нарастает, и бегущий начинает нестись так быстро, как только возможно. Слева чуть выше сосен летит ещё один дрон. Резко обгоняет, пропадает из виду. Справа — двое. Спускаются, срезая ветви, двигаются параллельно.
Какая ошибка — дать бой Системе. И о чём только думал, кидая гранату тогда, на поляне… но в любом случае он был обречён — дрон нашёл бы и уничтожил. Видимо, вычислили ещё в городе, и всю дорогу оттуда преследуют. Ничего, и не из таких передряг…
Лучи дронов шарят по пятам. Один упирается в спину, багровеет. Но человек, будто почувствовав, резко сворачивает, и выстрел приходится по сосне. Ствол разлетается в щепки, от места удара по всему дереву расходится волна, превращая в прах.
Теперь нельзя в город. Эти придут следом. Лучше пусть убьют лишь его, но не всех. А как же информация, ожидающая там? Ведь люди должны узнать, что есть ещё шанс на спасение…
Впереди откуда-то сверху сваливается дрон, зависает в паре метров над землёй. Беглец резко сворачивает, еле избежав столкновения с сосной. Не оборачиваясь, несётся сквозь густеющий лес.
Изо рта вместе с воздухом начинают вырываться хрипы, сердце бешено барабанит о грудную клетку, в ушах стучит кровь, в печени начинает беспощадно колоть. Чётров возраст. В молодости дал бы им фору, но теперь… Было время, когда шестнадцатилетний вместе с пока ещё немногочисленной группой энтузиастов, набив карманы «хлопушками», ходил по ночной Москве, выслеживал патрули «жестянок», тогда ещё лишь выполнявших функцию автоматизированной полиции, сжигал их контакты и лихо уносился по дворам от преследования. В то время это было просто хулиганством, но для зарождавшегося «Человечества» считалось целыми диверсиями.
Неожиданно земля проваливается. Человек с треском летит вниз, падает на жёсткое, ударившись спиной. Что-то пронзительно скрипит.
Дико дыша и обливаясь потом, смотрит по сторонам. Он в канаве. Опускает взгляд: огромный ржавый капкан растопырил зубцы вокруг правой ноги. Человек медленно отводит её, убирает из опасных объятий. Повезло, что старая железяка не захлопнулась до конца. Проклятые древние браконьеры! Это ж надо: в заповедной зоне…
Что-то загораживает падающий сверху свет. Человек замирает, поднимает голову. Дроны. Они летают вокруг, ощупывают всё лучами.
Аккуратно, чтобы не создавать шума, вытягивает из-за спины рюкзак, с тихим скрипом расстёгивает. Достаёт связку гранат, отцепляет две, на каждой выставляет таймер — три секунды. Держит в обеих руках, зажав предохранители. Пытается успокоиться, умерить бешеный галоп сердца.
Если его обнаружат, то всё кончено. И как же он раньше не заметил преследования. Ведь делал стоянки по пути, причём не минутные и даже не часовые. Почему они ждали? Почему не накрыли сразу? Думали, что куда-то приведёт? В штаб «Человечества»? Да вы сами уничтожили его ещё десять лет назад! А город, куда сейчас идёт… Нет у вас ничего против людей, живущих там, проклятые жестянки!
Что-то светит прямо в глаза — изумрудные лучи проникают в канаву. Резко выдохнув, человек подкидывает гранаты, сгибается, накрывает голову руками. Вспышка. Спину обжигает.
Некоторое время сидит неподвижно, прислушивается. Наконец, решается выглянуть. Канава неглубокая, метра два, поэтому человек без особого труда из неё выбирается. Вокруг чуть посеревшие стволы сосен, скрученная в жгутики ломкая трава. На ней — три железяки.
Ха! Получили! Бездушные машины. Победа всегда за добром. А добро — Человек. И скоро он вновь будет гордо и без страха ступать по своей планете. Главное — дойти до города.
Внезапный свист сзади. Всё тело напрягается, холодный пот начинает выступать на спине. Нет, нет…
Человек разворачивается, держа рюкзак и связку оставшихся гранат, видит в трёх метрах от себя зависший на уровне лица железный диск. Успевает заметить белую линию цифр на его поверхности, и тут же багровый луч упирается куда-то в район лба.
— Кристофер Прохнов, — раздаётся электронный голос из нутра дрона. — Согласно статье номер шестнадцать дробь семьсот шестьдесят четыре «Геноцид» Всемирного Кодекса вы приговорены к ликвидации.
Резкое движение — рюкзак и гранаты летят в палача, закрывая человека от смертоносного луча. Внезапно они начинают растворяться — дрон выстрелил. Гранаты детонируют.
Будто бы кувалдой ударяют в грудь, отчего все рёбра хрустят. Ноги отрываются от земли, одежда и волосы начинают обугливаться, а кожа лица пузыриться. Взрывная волна относит метров на пять, и только тогда человек врезается спиной в сосну. Резкая боль в позвоночнике, потом по всему телу. Падает на траву. Последняя картина, которую успевает увидеть: чёрные шатающиеся стволы, земля, покрытая пеплом, — температура взрыва была настолько высока, что в эпицентре ничего не успело воспламениться — и четыре «мёртвых» дрона.