| Sasha_Temlein | Дата: Пятнашка, 25.11.2011, 14:25 | Сообщение # 1 |
|
Генерал-полковник
Проверенный
Сообщений: 1262
Награды: 15
Репутация: 17
Статус: в реале
| Хотел написать на конкурс, но по размеру не влазит)))) увы)))
Бернарду было сорок лет. Для тролля это не такой уж и возраст, вестимо. Выглядел он замечательно: высокий, дородный тролль с заслуженным животом, роскошной седой бородой и большущим красным носом. Нос у Бернарда был цвета нежного провансальского мака; он чувствительно улавливал запах спиртного и всегда безошибочно вёл его в направлении таверны.
Одеваться Бернард любил в цвет носа – ярко-красный тулуп, отороченный белоснежный мехом полярного зверя песца, красная шапка, красные сапоги. Некоторые говорили, что в тролле с Самой Далёкой Горы слишком много красного, но Бернард искреннее полагал, что хорошего много не бывает.
Жил Бернард в пещере: комфортабельной и благоустроенной: в ней не валялись повсюду кости случайных прохожих или диких зверей, ни-ни: остатки трапезы хозяин всегда аккуратно складывал кучкой у северной стороны. Стены и потолок пещеры были изукрашены прекрасными произведениями искусства в стиле импрессионистов: вот Бернард гонится за оленем, а вот – олень гонится за Бернардом. Вот Бернард обедает с компанией браконьеров, а вот Бернард обедает компанией браконьеров. Вот к Бернарду наведываются хорошенькие поселянки… те самые, что неудачно вышли замуж. Олеся из деревушки Большие Пропойцы, Брунгильда из Малых Мышовок и Альгердина из Тонких Заброшеннонищедралок. Всех поселянок Бернард вспоминал с нежностью, и даже ни одну из них не съел. Но жизнь его кардинально изменилась, когда к нему в гости пришла Она.
Её звали Олефтиной-Рольгардиной-Гертрудой-Гремиславой из славного рода Заснежинок. У неё были шикарные белые волосы, цвета снега и тополиного пуха, глубокие, синие глаза, в которых можно было утонуть и точёная фигурка. Одета она была в коротенькое синее платьюшко, открывающее длинные-предлинные ноги. Её декольте открывало заманчивые перспективы; и вся она была подобна сказке. Бернард, увидев её, остолбенел, как жена Лота – давненько ему не приходилось видеть подобной красоты. Ему даже в голову не пришло спросить, что такое ангельское создание, словно сошедшее с картин прерафаэлитов, делает на пороге его пещеры. А серафическое создание сказало:
— Бернард, а не надоело ли тебе здесь тухнуть, вдали от цивилизации, каждую пятницу надираться в кабачке «Святая угодница» и просиживать штаны на представлениях скоморохов? Не считаешь ли ты, что создан для чего-то большего?
Бернард так удивился этому вопросу, что даже рот открыл. Ему никогда бы и не пришло в голову, что в жизни может быть нечто большее. К тому же, бюст у некоторых циркачек был побольше даже чем достояние мадам Готтевфло из булочной «Пресоблазнительная выпечка».
Длинноногий ангелочек вздохнул.
— Разве у тебя не полным полно сокровищ? — терпеливо, словно маленькому ребёнку, сказал он. — Разве ты сумеешь потратить их, просиживая свою дородную задницу в пещере?
Сокровищ у тролля и правда было с преизбытком. Он нашёл эту пещеру, когда спустился с Заторможенной Горы, и тогда в ней лежал дракона. Дракона звали Фальрир Ужасный, Непревзойдённый и Скупой, и он был мёртв. Уже неделю как. И лежал он на целой горе золота и драгоценных камней, награбленных в его бытность Грозой и Ужасом богатых посёлков и городов к югу от Заметелья. Бернард выволок дракона наружу и продал алхимикам – на ингредиенты. А золотишко перепрятал поглубже, в пещере – благо, так был такой лабиринтус, что сам кобольд мог заблудиться. Порой Бернард притаскивал в таверну кубок-другой, из червонного золота с ляпис-лазурью, али брошку серебряную, изумрудами изукрашенную, чтобы расплатиться за кружку пива, однако полагал, что об его богатствах неведомо никому. И правда, мало ли где крепкий тролль в полном расцвете сил мог заполучить подобные безделушки? Да где угодно! Однако кое-какие слухи о золоте и самоцветах, видимо, всё-таки просочились в прессу и достигли ушей ловкой Синички, гениальной аферистки и прощелыги. Именно она стояла сейчас на пороге троллевой постоянной прописки и именно она с любопытством взирала вглубь полутёмного хода, надеясь улицезреть несметные яхонты, смарагды, каменья заморские, картины давно почивших мастеров, идолы поганые, из злата сработанные и прочие материальные ценности. Никаких сокровищ не наблюдалось, и это вынудило воровку несколько охолонуть.
Льстивой лисой подступилась она к угрюмому великану.
— Вон сколько у тебя всего, чаши несчётные, доспехи парадные, цепи тонкие да монеты круглые! А у детишек праздник на дворе, а подарков-то и нету! Тяжёлый год выдался, неурожайный! Токмо на еду-то и хватает!
Разойдясь, она обвиняющее ткнула пальцем в опешившего горного жителя, словно свирепая Эринния. Снежники падали, вальсировали за ней, и была она невыносимо прекрасна.
— Сидишь тут, как Эбенезер Скрудж! К себе в могилу хочешь золотишко-то унести?
И тут вдруг вспомнились Бернарду посиделки в родной пещере – той, что на склоне Медвежьей Задницы. Как сидели они, вдвадцатером, али «сам-двадцать», как говорили тогда. Ждали, покудова мать оленя задранного принесёт. Голодали бедные, недоедали. И никто им подарков не дарил. И так жалко ему стало детишек, хоть плачь.
— А и пойдём! — внезапно сказал он. — Погодь, только гостинцев наберу.
Взял он большой холщовый мешок, набил его доверху: и скипетрами заморскими, и коронами тонкими, сиречь диадемами, и кадилами, и матрёшками расписными, и кинжалами изукрашенными, и бубенцами серебряными. Верёвкой завязал, да и на плечо взвалил.
Как увидела размер мешка Синичка, так и охнула. «Это сколько ж там сокровищ, — подумала она. — Это ж мне на особняк хватит, да с ванной хитроумной, что джакузи прозывается. Буду жить-поживать, да добра наживать, и в ус не дуть, потому что у меня усов, хвала Перуну, нетути».
— Куда пойдём? — вопросил у неё Бернард.
— Дак… — задумалась воровка, — в город пойдём! Славный град Светозар!
— До города далеко топать, — резонно возразил ей обитатель гор. — Этакую тяжесть с собою тащить! Надобно движущее средство раздобыть, навроде телеги али дилижанса буржуазного.
— Телегу мы тебе сыщем, — враз повеселела Синичка.
А сама думает: «авось, сопру где-нибудь, а совру, что моя. А как этот дурень заснёт, самое ценное из мешка повыберу, и да и драпану, только меня здесь и видели!». Пошли они в деревушку Большие Пропойцы – дилижансом разжиться. Идут-пойдут, а на дороге и карета стоит – самая натуральная. Стены бирюзою расписаны, да вызолочены все – глаз не отвести. А в карете и нет никого. И лошадей нет – распряжены. Видать, ускакали куда. Один только кот чёрный на облучке сидит, шерстку вылизывает.
— Ох ты гой еси, черный кот, — вежливо обратилась к нему девушка-тать, — А скажи-ка нам доложи, что тут за беда случилась, отчего карета пустая посерёд тропы задневала, путь-дорогу нам перегораживает?
Кот вальяжно потянулся да и сверкнул в её сторону зелёным глазом.
— А и не приключилось никакой горести, — лениво сказал он. — Карета-то колдовская, зачарованная – её Фея Золушке подарила, а тут принц её на белом коне догнал, прямиком из кареты умыкнул, негодяй. Вона в лес куда-то потащил, и случились у них там незапалануваные милования.
Синичка прислушалась. И правда, из леса доносились какие-то звуки.
— А пошто ей карета-то? — в замок её прямиком принц возвернёт, на жеребце своём, сахарно-белом.
— Хм, — сказала девушка. — А кони-то где?
— А кони-то, — охотно пояснил её собеседник, — в мышей превратились, как и положено, тут я ими и отобедал. Али отужинал.
— Эх, хороша карета, — сказала Синичка, — да только кто ж нас на ей-то и повезёт?
И тут – шум, гам, беспокойство какое-то в лесу приключилось. Треск, рёв, митусение. И выпрыгнул прямиком из чащи на тропу знатный олень – весь из себя красавец, бока в пятнушки, рога – что твои канделябры, глаза влажные, проникновенные, а за ним – два страхолюдных волка. И говорил один волк оленю:
— Ты ж не сопротивляйся ужо, сиротинушка. Всё равно мы тебя догоним и потрапезничаем. Смирись с судьбинушкой своей горемычной. Такова доля твоя, Карма, по-заморскому, значицца: закончить свои земные лета в желудках наших.
Олень упрямо головой мотнул – не хотел, знать, трапезой становиться – и ка-ак скокнет мио кареты! Да не подфартило ему, ледащему: ногами в поводьях оброненных запутался и на бок повалился, чудом лишь ноги свои тонкие не переломал.
— Вот ты и наш, — облизнулись волки и вперёд потрусили.
Но только путь им девушка в коротеньком платьице перегородила.
— Куда прёшь, волчья сыть! — грозно рявкнула она. — Это наше транспортное средство, а не ваше угощение, клыки спрятать, бурчание в животах отставить! Идите ищите себе новое блюдо!
Волки покосились на неё, да медленно обошли с обеих сторон.
— Ах ты, красавица какая, лепота неописуемая, — вкрадчиво сказал один.
— Ножки какие, — подхватил другой, — от ушей растут!
— Ох, наверняка вкусненькая!
— Вот если бы их с подливочкой!
— Бернард, спасай, — взвизгнула Синичка, — а то детям подарков не достанется!
Детей Бернарду было жалко, а потому он вял одного волка за ноги, а второго за холку и ка-ак закинет их на самые верхушки сосен облезлых. Сидят так волки, обалделые, как спуститься – не скумекают: до земли-то немало саженей! Ствол у сосен прямо да гладкий, а ветви ой как высоко растут! Так и костей не соберёшь!
— Вот, — удовлетворённо потерла ладони провокаторша. — Теперь у нас и конь есть! А будет сопротивляться – враз волкам скормим!
Олень даже спорить не стал – встал, впрягся в карету, да и потрусил по дороге.
— А теперь, — звонко крикнула Синичка, — прямиком на Светозар!
/продолжение следует/
|
| |
| |
