Чернота (хуже лишь в петле), Но, наверное, это правильно: Я в космическом корабле, Неизвестно куда отправленном... Михаил Четыркин
Если вы думаете, что за бортом тишина, то глубоко ошибаетесь. Вслушайтесь... Снаружи по обшивке корабля колотят мелкие камушки, заброшенные сюда, должно быть, с другого конца галактики. Конечно, вы не слышите, как они скребутся и жалобно взвизгивают, рикошетя, ведь несколько слоёв звукоизоляции и полный вакуум снаружи создают ощущение, что там царит мёртвая тишина. Но это обман! Слух подводит нас. На самом деле вакуум жив. Если вслушаться, можно различить шипение плазмы в утробе далёкой Бетельгейзе. Это красный гигант. Пузатая звезда, прожигающая космический мрак. Даже её жар можно почувствовать, стоит лишь протянуть руку к иллюминатору и коснутся стекла кончиками пальцев. Вы этого не чувствуете. Не в силах ощутить. Вам невдомёк, что за бортом не бессловесная пустота, а мир, говорящий с нами. Надо лишь выучить его язык, и мы сможем ответить, выкрикнуть во вселенную, чтобы в самых дальних и тёмных её уголках заплясало восторженное эхо! А ведь мы можем! Могли... У нас был великолпный космический флот, мы смотрели на небо сквозь оптику телескопов и мечтали встретить более развитую расу. А что теперь? Перелёты с одной планеты на другую. «Космические грузоперевозки» - звучит?! А вот ничего подобного! Романтики и след простыл. Теперь космос – это переплетение транспортных артерий. Мёртвый как нанобетон на земных дорогах. Но космос жив. Я чувствую это... Какое сегодня число? Хотя, не важно... Я вот уже который год нахожусь на орбите этой планеты. Старший техник обещал, что починит генератор в течении пяти суток, но он лгал. Я видел это в его глазах. Взгляд не умеет лгать. А за ложь нужно наказывать! Всегда! Я взял пистолет, прижал его к затылку этого подлого лгуна и нажал на спусковой крючок. Хороший у меня пистолет... Когда сломался генератор, нас было шестеро, а магазине моего малыша ещё не опустел. Теперь там пусто. Но мне ничуть не жаль, что для меня пули не осталось. Мне не жаль... я получил великий дар – возможность чувствовать космос. Слышать, видеть, осязать. Когда кончики пальцев начинает пощипывать, я могу с уверенностью сказать, что вблизи пролетел астероид. На орбите планеты, которую я назвал Ниной, кружится много астероидов, но за годы моего затворничества не было ни одного столкновения. Может Бог оберегает? Ведь здесь до него каких-нибудь пара световых лет... Нина. Красивое имя для планеты. Так зовут мою дочь. У неё светлые кудряшки, совсем как у мамы, и мои глаза – серые. Кто-то говорит, что серый цвет символизирует холод, но нет же! Серый – цвет нашей жизни. Цвет обыденности, но, в то же время, искренности. Иногда она отвечает мне... не дочь, а планета. Я вижу, как далеко внизу вспухают нарывы вулканов, как серые, будто глаза моей дочурки, облака пронзают юркие кометы. Чувствую, как планета содрогается и болезненно, по-собачьи скулит. Тогда я встаю с кровати, иду к иллюминатору и прикладываю ладонь к стеклу. Глажу холодную поверхность, приговаривая: «Успокойся, Нина, всё пройдёт». И планета замолкает, засыпает, убаюканная моим голосом. Капитан не верил мне. Никто не верил. Но больше всех – он. Твердил, что я сошел с ума. Это было ещё до того, как я вышиб мозги лживому технику. Инженеру – так он себя называл. Не смог исправить пустяковую поломку, а признаться не хватило духу... Но капитан... Как он смотрел на меня! У него зелёные глаза. Странные, зелёные глаза. Знаете, когда я вижу зеленоглазую женщину, думаю что это ведьма. А мужчину... Я ненавижу зелёный цвет, но его глаза всё равно были зелёными! И тогда я сказал ему: «Послушай ты! Не смотри на меня так! Я нормальный!». Как вообще сходят с ума, если вдуматься? Осознают ли собственное безумие? Вот, к примеру, Петровский... Он хоть и врач, но после полугода заточения сказал, что начинает сходить с ума. А говорят, что безумцы никогда не признаются в безумстве! Но он-то признался. Он-то нашел в себе силы, чтобы взять нож и воткнуть его себе в самое сердце, во-о-от сюда, где у каждого из нас стучится о рёбра маленькая планета... Это были продукты. Тысячи тонн груза для отдалённой колонии. Обычное дело - загрузиться на Земле и отчалить. Путь в одну сторону – полгода. Обратно с остановкой на Баркане – восемь месяцев. Мы часто летали этим курсом. Раза четыре, не меньше. Вахтовикам всегда хорошо платят. Человек с очень странной фамилией – Карасёв пожимал нам руки по возвращении, говорил, что мы сделали важное дело, и раздавал наши карточки. Семьсот кредитов за один полёт! С ума сойти, какие это были деньги. Вот то безумие, в котором можно упрекнуть каждого из нас. Мы брали эти деньги и покупали себе хороший транспорт, ремонтировали дома. Нина учила языки. Я специально отдал её в платную школу, - мог себе позволить, - где девочка изучала китайский, арабский. Даже мёртвый английский и тот учила. Она у меня умница. И красавица – вся в мать... Мать... Мать твою, капитан! Ты даже в мои воспоминания влазишь и всё путаешь, мёртвый зеленоглазый мерзавец! Шарков был лоцманом, сколько его помню. Прокладывал путь между близко расположенными планетами. Бывало, что в гравитационную яму, как он это называл, проваливались даже крупные транспорты, не то, что наш коротышка, вот Коля и следил за курсом. В тот день он прибежал к нам и сказал, что всё пропало – гравитационное поле планеты затягивает нас на орбиту, а генератор сломался и удрать мы не сможем. Коля - единственный из всех, кого мне искренне жаль. Он ни в чем не виноват. Но стал-таки первым, кто ушел из жизни. Ребята сказали, что сердце не выдержало. Коля, доктор, затем этот тощий прихвостень капитана – Ильин. Как же его звали?.. Ещё бы вспомнить... На него я потратил две пули, одна из которых могла быть моей. Ублюдок кинулся на меня с ножом, замахнулся. Ещё мгновение, и клинок пропорол бы мне грудину. Шагнул, замахнулся, а в глазах – безумие и ярость. Вот кто был психом! Я замешкался, потому что цвет глаз у него был таким же, как у моей дочурки, а потом... Потом капитан. Улыбчивый, лощёный... Его всегда любили женщины – зелёные глаза, светлые волосы, да ещё крепкое тело. Стоило капитану зайти в бар и его тут же окружали красавицы – только выбирай. Одна из бывших пассий кэпа как-то призналась мне, что её всегда заводил зелёный цвет глаз. Зелёный! И вот однажды он с надменной усмешкой на своей подленькой крысиной мордочке заявил: «Что, Денис, не нравятся мои глаза?». Зря он это сказал! Мы к тому времени кружились на орбите уже второй год. Втроём. Нервы сдали у всех, и разве что мне удавалось сохранять присутствие духа. Капитан вопил как баба, что если два года нас никто не искал, то и не найдут, ведь включены поисковые маяки, сигнал бедствия подаётся непрерывно, а они всё равно не ищут. Техник говорил, что это всё из-за магнитного поля планеты. Из-за Нины. Да как он посмел обвинить её в нашей беде?! Её, мою дочь! Чёртов подонок! И капитан не лучше. Вот когда вскрывается истинная сущность человека! Капитан сказал: «Отдай мне оружие, парень»... Он подозревал, что я спятил, но ещё большой вопрос, кто из нас двоих был здоров! А потом я вскинул пистолет и мягко нажал на спуск. Так плавно, как будто боялся промахнуться. Прямо в глаз! Точно в один из противных бело-зелёных шариков, которыми он пялился на меня. Хлюп! И вот уже нет капитана. Помню, как я сказал технику, что нас осталось двое, но пистолет только у меня, ведь я офицер долбаной службы безопасности! Я приказал ему: «чини!», и он послушался, а потом развёл руками, мол «не могу», и тогда - «бах!»... Иногда мне кажется, что стыковочные шлюзы отпираются и в корабль проникают люди. Тогда я вскакиваю с кровати, босой бегу через полутёмные отсеки, не дожидаясь пока автоматизированная система освещения услужливо зажжет лампочки над моей головой. Бегу, бегу... То ли в бреду, то ли наяву. Бегу, бегу... Прорезиненные коврики впиваются в ступни ног своими ребристыми выступами, и я понимаю, что вокруг не сон, не бред, а реальность, которая хуже любого бреда. Бегу, бегу... Но возле стыковочных шлюзов конечно же никого нет и быть не может. Хотя... стоит мне развернуться к ним спиной, вновь слышится шарканье шагов, стук тяжелых ботинок по полу, приглушенные перешептывания. Долетает из дальних отсеков звонкий детский смех. Однажды я решился – взял в руки кухонный нож и пошел посмотреть, что творится в отсеке. С момента отбытия с Земли мне приходилось бывать там нечасто. Огромное помещение, заставленное коробками и тюками с тряпьем, встретило меня затхлостью, запахом гнили и разложения. За пределами отсека смрад не чувствовался – спасала система вентиляции, но все продукты, которые мы перевозили, были испорчены и теперь от тошнотворного сладкого запаха кружилась голова. Я поскользнулся, и чуть было не растянулся в грязно-бурой луже, которая натекла из-под дальних контейнеров. Потом сзади послышалось хлюпанье босых ног по этой отвратительной жиже, я обернулся и увидел её – Нину, мою малышку. Но она не могла находиться на корабле, и я закричал, бросился прочь из отсека, а когда у самого шлюза обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на дочь, её не было видно, как и бурых потёков на полу. Пропал и сладковатый запах. Больше я никогда не ходил в тот отсек. Он намертво заперт и заблокирован с главного терминала. Больше я туда не войду, а то, что таится за ящиками никогда оттуда не выйдет. Я экономлю энергию реактора... но ночью, когда я решаю, что это – ночь, над кроватью горит лампа. Я боюсь этих людей: капитана с его зелёными глазами, тощего мерзавца с ножом и техника... Они приходят по ночам, бродят по каютам, забираются в подсобные помещения, скребутся под полом и в системе вентиляции. Их тени мелькают в тёмных коридорах. Я просыпаюсь, бегу на звук шагов, включаю свет в холодных отсеках, но там никого. Совсем никого. Я спрашиваю космос, сколько мне ждать, но космос лжет! Я кричу: «Сколько мне осталось?!», а в ответ - могильная тишина. Слышу, как поскрипывают пластиковые сочленения внутренней обшивки, как тихо шипит система охлаждения бортового компьютера, но космос молчит. Он таится, делает вид, что не слышит меня. Мерзавец! Когда-нибудь нас найдут. Меня. К торговому челноку пристыкуется спасательный модуль, люди войдут внутрь и увидят в кресле пилота тело сморщенного старика. А может и не найдут никогда. Долго будет кружиться корабль вокруг необитаемой планеты. Астероид ли прервёт его бесполезные метания, или взорвётся реактор – кто знает... А пока я надиктовываю свои мысли, в иллюминатор за мной наблюдает Нина... Доченька...
Огромное помещение, заставленное коробками и тюками с тряпьем, встретило меня затхлостью, запахом гнили и разложения.
Саша, подумала, что он туда трупы складировал. Кстати, а куда? Выкидывал в космос? И почему оружие только у ГГ, а у капитана, например, нет? Как-то это несерьёзно. Если это обычный транспортник, и рейс рядовой, то всё равно должна быть какая-то система для аварийных ситуаций. Ну, например, спасательный "плот" с заданным маршрутом, малый вес которого позволит преодолеть притяжение планеты и улететь с орбиты. Ой, что-то я напридумывала...
Даже её жар можно почувствовать, стоит лишь протянуть руку к иллюминатору и коснутся стекла кончиками пальцев.
коснутЬся. Мне кажется, что вы не совсем правильно выстроили слова, которые я выделил. Можно попробовать так: Даже жар её... Мне кажется, что так ударение падает лучше и выражает тоже лучше то, что вы хотели сказать читателю.
Quote (TihonovBOSS)
Я взял пистолет, прижал его к затылку этого подлого лгуна и нажал на спусковой крючок.
Лишнее местоимение, уже просто утяжеляющее слово.
Quote (TihonovBOSS)
Когда сломался генератор, нас было шестеро, а магазине моего малыша ещё не опустел.
магазиН.
Quote (TihonovBOSS)
Это были продукты. Тысячи тонн груза для отдалённой колонии. Обычное дело - загрузиться на Земле и отчалить. Путь в одну сторону – полгода. Обратно с остановкой на Баркане – восемь месяцев. Мы часто летали этим курсом. Раза четыре, не меньше.
Часто это всего четыре раза? Я просто затормозил. У вас тут создаётся впечатление, что они просто-таки очень часто летали тем маршрутом, но ведь он занимает больше года. Значит, Гг должен быть либо в возрасте, либо новичок. Ни того, ни другого я в тексте не нашёл.
Quote (TihonovBOSS)
Мы брали эти деньги и покупали себе хороший транспорт, ремонтировали дома.
Лишнее уточнение.
Quote (TihonovBOSS)
Её, мою дочь!
Мне показалось, что без выделенного местоимения будет читаться лучше, экспрессивнее.
Сильное произведение. В том стиле и под ту тему, что мне нравится. Я в детстве любил почитать произведения, в которых на каких-то дальних, заброшенных планетах сходили с ума герои. Я представлял, как они там существовали, каждый день переживая одно и тоже. Каждый день пытаясь заглушить боль в душе одним из хороших воспоминаний. У кого это получалось, проживал чуть дольше. Чуть - потому что рано или поздно разум не выдерживал... Это казалось мне очень страшным. Вот и теперь: прочитал, а ничего не изменилось. Чётко представил себе картину и стало реально не по себе. Да, у вас не получилось создать такой же накал, как у Муркока, к примеру. Но тут и объём рассказа гораздо меньший, чем у того. Произведение понравилось, чем-то запомнилось. Вопрос "надолго ли?" - это уже совсем другое. Главное, что текст не прошёл мимо. Я бы посоветовал усилить эмоции и прибавить безумства. Так уж повелось, что ещё со времён неандертальцев люди боятся сумасшедших. Не знаю, какова истинная причина, но безумства страшат. Потому, чтобы усилить впечатление, я бы прибавил немного психики.
Vaya con Dios _________________ Самое ужасное поражение обычно случается в самое последнее мгновение перед самым впечатляющим триумфом. Но и самая великая надежда обычно рождается в самой глубокой бездне безнадежности!…
Если вы думаете, что за бортом тишина, то глубоко ошибаетесь. Вслушайтесь... Снаружи по обшивке корабля колотят мелкие камушки, заброшенные сюда, должно быть, с другого конца галактики. Конечно, вы не слышите, как они скребутся и жалобно взвизгивают, рикошетя, ведь несколько слоёв звукоизоляции и полный вакуум снаружи создают ощущение, что там царит мёртвая тишина.
Как камушки ( я понимаю что вы имеете в виду астероиды) могут скрезтись? Это антинаучно.
Quote (TihonovBOSS)
Это красный гигант. Пузатая звезда, прожигающая космический мрак. Даже её жар можно почувствовать, стоит лишь протянуть руку к иллюминатору и коснутся стекла кончиками пальцев.
Все антинаучней и антинаучней.
Quote (TihonovBOSS)
Мёртвый как нанобетон на земных дорогах
Может я и не самый умный человек на свете, но все же по стесняюсь спросить: что такое - нанобетон?
Quote (TihonovBOSS)
Когда сломался генератор, нас было шестеро, а магазине моего малыша ещё не опустел.
Ничего Муркоковского я не обнаружил (наверное я читал только фэнтези Майкла Муркока,). Отличо!
У меня сборник был американских авторов-фантастов - там одни рассказы напечатаны. Вот там и читал - примерно у всех одна тематика была)
Vaya con Dios _________________ Самое ужасное поражение обычно случается в самое последнее мгновение перед самым впечатляющим триумфом. Но и самая великая надежда обычно рождается в самой глубокой бездне безнадежности!…
Вот где пафоса до фига, но как не странно прочитал с удовольствием.
Почему "ни странно"? Вам не нравится пафос? Я вот его люблю, но только такой, который к месту в произведении.
Vaya con Dios _________________ Самое ужасное поражение обычно случается в самое последнее мгновение перед самым впечатляющим триумфом. Но и самая великая надежда обычно рождается в самой глубокой бездне безнадежности!…
А что с "магазином" не так? Имеем некий пистолет с магазином на шесть неких "зарядов" - аналогом пуль. Термин "магазин" в данном контексте смущает? Или наличие оного у оружия будущего?
Quote (Треш-кин)
Как камушки ( я понимаю что вы имеете в виду астероиды) могут скрезтись? Это антинаучно.
Quote (Треш-кин)
Все антинаучней и антинаучней.
Так ведь рассказ идёт от лица сумасшедшего, который считает планету своей дочерью, думает, что по отсекам бродят покойники и пытается почувствовать жар далекого солнца. У него много причуд.
Quote (Треш-кин)
Может я и не самый умный человек на свете, но все же по стесняюсь спросить: что такое - нанобетон?
Торжесво научной мысли "Сколково")) А вообще - стёб над стремлением бывшего президента всея Руси, нынешнего нано-премьера, всё свести к слову с приставкой "нано".
Quote (Ариадна)
Кстати, а куда? Выкидывал в космос? И почему оружие только у ГГ, а у капитана, например, нет?
Ариадна, честно говоря, я совсем об этом позабыл. И о спасательных модулях и о телах. Но эти две идеи сами собой связались воедино. Я, кажется придумал, куда герой отправлял тела и почему не спасся в капсуле...
trikato_45, Ариадна, Треш-кин, спасибо за замечания! Как выдастся свободная минутка, поправлю текст.
Чернота (хуже лишь в петле), Но, наверное, это правильно: Я в космическом корабле, Неизвестно куда отправленном... Михаил Четыркин
Если вы думаете, что за бортом тишина, то глубоко ошибаетесь. Вслушайтесь... Снаружи по обшивке корабля колотят мелкие камушки, заброшенные сюда, должно быть, с другого конца галактики. Конечно, вы не слышите, как они скребутся и жалобно взвизгивают, рикошетя, ведь несколько слоёв звукоизоляции и полный вакуум снаружи создают ощущение, что там царит мёртвая тишина. Но это обман! Слух подводит вас. На самом деле вакуум жив. Если вслушаться, можно различить шипение плазмы в утробе далёкой Бетельгейзе. Это красный гигант. Пузатая звезда, прожигающая космический мрак. Даже жар её можно почувствовать, стоит лишь протянуть руку к иллюминатору и коснуться стекла кончиками пальцев. Вы этого не чувствуете. Не в силах ощутить. Вам невдомёк, что за бортом не бессловесная пустота, а мир, говорящий с нами. Надо лишь выучить его язык, и мы сможем ответить, выкрикнуть во вселенную, чтобы в самых дальних и тёмных её уголках заплясало восторженное эхо! А ведь мы можем! Могли... Какие у нас были амбиции! Мы смотрели на небо сквозь оптику телескопов и мечтали... высадится на Луну, встретить более развитую расу. А что теперь? Перелёты с одной планеты на другую. «Космические грузоперевозки» - звучит?! А вот ничего подобного! Романтики и след простыл. Теперь космос – это переплетение транспортных артерий. Он кажется вам мёртвым как нанобетон на земных дорогах. Но космос жив. Я чувствую это... Какое сегодня число? Хотя, не важно... Вот уже который год я нахожусь на орбите этой планеты. Старший техник обещал, что починит генератор в течении пяти суток, но он лгал. Я видел это в его глазах. Взгляд не умеет лгать. А за ложь нужно наказывать! Всегда! Я взял пистолет, прижал к затылку этого подлого лгуна и нажал на спусковой крючок. Согласно инструкции, оружие должно быть и у капитана, но какой русский следует инструкциям? На всём корабле пистолет лишь у меня! Хороший пистолет... Когда сломался генератор, нас было шестеро, а магазин моего малыша был полон. Теперь там пусто. Но мне ничуть не жаль, что для меня пули не осталось. Мне не жаль... я получил великий дар – возможность чувствовать космос. Слышать, видеть, осязать. Когда кончики пальцев начинает пощипывать, я могу с уверенностью сказать, что вблизи пролетел астероид. На орбите планеты, которую я назвал Ниной, кружится много астероидов, но за годы моего затворничества не было ни одного столкновения. Может Бог оберегает? Ведь отсюда до него, наверняка, каких-нибудь пара световых лет... Нина. Красивое имя для планеты. Так зовут мою дочь. У неё светлые кудряшки, совсем как у мамы, и мои глаза – серые. Кто-то говорит, что серый цвет символизирует холод, но нет же! Серый – цвет нашей жизни. Цвет обыденности, но, в то же время, искренности. Иногда она отвечает мне... не дочь, а планета. Я вижу, как далеко внизу вспухают нарывы вулканов, как серые, будто глаза моей дочурки, облака пронзают юркие кометы. Чувствую, как планета содрогается и болезненно, по-собачьи скулит. Тогда я встаю с кровати, иду к иллюминатору и прикладываю ладонь к стеклу. Глажу холодную поверхность, приговаривая: «Успокойся, Нина, всё пройдёт». И планета замолкает, засыпает, убаюканная моим голосом. Капитан не верил мне. Никто не верил. Но больше всех – он. Твердил, что я сошел с ума. Это было ещё до того, как я вышиб мозги лживому технику. Инженеру – так он себя называл. Не смог исправить пустяковую поломку, а признаться не хватило духу... Но капитан... Как он смотрел на меня! У него зелёные глаза. Странные, зелёные глаза. Знаете, когда я вижу зеленоглазую женщину, думаю что это ведьма. А мужчину... Я ненавижу зелёный цвет, но его глаза всё равно были зелёными! И тогда я сказал ему: «Послушай, ты! Не смотри на меня так! Я нормальный!». Как вообще сходят с ума, если вдуматься? Осознают ли собственное безумие? Вот, к примеру, Петровский... Он хоть и врач, но после полугода заточения сказал, что начинает сходить с ума. А говорят, что безумцы никогда не признаются в безумстве! Но он-то признался. Он-то нашел в себе силы, чтобы взять нож и воткнуть его себе в самое сердце, во-о-от сюда, где у каждого из нас стучится о рёбра маленькая планета... Мы перевозили продукты. Тысячи тонн груза для отдалённой колонии. Обычное дело - загрузиться на Земле и отчалить. Путь в одну сторону – полгода. Обратно, с остановкой на Баркане – восемь месяцев. Мы часто летали этим курсом. За пятнадцать лет не было никаких перестановок в экипаже. Тот же капитан, тот же техник, тот же офицер безопасности – я. И мы летали... Вахтовикам всегда хорошо платят. Человек с забавной фамилией Карасёв пожимал нам руки по возвращении, говорил, что мы сделали важное дело, и раздавал наши карточки. Семьсот кредитов за один полёт! С ума сойти, какие это были деньги. Вот то безумие, в котором можно упрекнуть каждого из нас. Мы покупали себе хороший транспорт, ремонтировали дома. Нина учила языки. Я специально отдал её в платную школу, - мог себе позволить, - где девочка изучала китайский, арабский. Даже мёртвый английский и тот учила. Она у меня умница. И красавица – вся в мать... Мать... Мать твою, капитан! Ты даже в мои воспоминания влазишь и всё путаешь, мёртвый зеленоглазый мерзавец! Шарков был лоцманом, сколько его помню. Прокладывал путь между близко расположенными планетами. Бывало, что в гравитационную яму, как он это называл, проваливались даже крупные транспорты, не то, что наш коротышка-корабль, вот Коля и следил за курсом. В тот день он прибежал к нам и сказал, что всё пропало – гравитационное поле планеты затягивает нас на орбиту, а генератор, который должен бороться с чёртовой гравитацией, сломался. А это значило, что удрать мы не сможем. Коля - единственный из всех, кого мне искренне жаль. Он ни в чем не виноват. Но стал-таки первым, кто ушел из жизни. Ребята сказали, что сердце не выдержало. Коля, доктор, затем этот тощий прихвостень капитана – Ильин. Как же его звали?.. Ещё бы вспомнить... На него я потратил две пули, одна из которых могла быть моей. Ублюдок кинулся на меня с ножом, замахнулся. Ещё мгновение, и клинок пропорол бы мне грудину. Шагнул, замахнулся, а в глазах – безумие и ярость. Вот кто был психом! Я замешкался, потому что цвет глаз у него был таким же, как у моей дочурки, а потом... Потом капитан. Улыбчивый, лощёный... Его всегда любили женщины – зелёные глаза, светлые волосы, да ещё крепкое тело. Стоило капитану зайти в бар и его тут же окружали красавицы – только выбирай. Одна из бывших пассий кэпа как-то призналась мне, что её всегда заводил зелёный цвет глаз. Зелёный! И вот однажды он с надменной усмешкой на своей подленькой крысиной мордочке заявил: «Что, Денис, не нравятся мои глаза?». Да нет же, не сказал, лишь подумал. Зря он об этом подумал! Мы к тому времени кружились на орбите уже второй год. Втроём. Нервы сдали у всех, и разве что мне удавалось сохранять присутствие духа. Капитан вопил как баба, что если два года нас никто не искал, то и не найдут, ведь включены поисковые маяки, сигнал бедствия подаётся непрерывно, а они всё равно не ищут. Техник говорил, что это всё из-за магнитного поля планеты. Из-за Нины. Да как он посмел обвинить её в нашей беде?! Мою дочь! Чёртов подонок! И капитан не лучше. Вот когда вскрывается истинная сущность человека! Капитан сказал: «Отдай мне оружие, парень»... Он подозревал, что я спятил, но ещё большой вопрос, кто из нас двоих был здоров! А потом я вскинул пистолет и мягко нажал на спуск. Так плавно, как будто боялся промахнуться. Попал, конечно – с расстояния в пять метров трудно промазать. Прямо в глаз! Точно в один из противных бело-зелёных шариков, которыми он пялился на меня. Хлюп! И вот уже нет капитана. Помню, как я сказал технику, что нас осталось двое, но пистолет только у меня, ведь я офицер долбаной службы безопасности! Я приказал ему: «чини!», и он послушался, а потом развёл руками, мол «не могу», и тогда - «бах!»... Иногда мне кажется, что стыковочные шлюзы отпирают и в корабль проникают люди. Тогда я вскакиваю с кровати, босой бегу через полутёмные отсеки, не дожидаясь пока автоматизированная система освещения услужливо зажжет лампочки над моей головой. Бегу, бегу... То ли в бреду, то ли наяву. Бегу, бегу... Прорезиненные коврики впиваются в ступни ног ребристыми выступами, и я понимаю, что вокруг не сон, не бред, а реальность, которая хуже любого бреда. Бегу, бегу... Но возле стыковочных шлюзов, конечно же, никого нет и быть не может. Хотя... стоит мне развернуться к ним спиной, вновь слышится шарканье шагов, стук тяжелых ботинок по полу, приглушенные перешептывания. Долетает из дальних отсеков звонкий детский смех. Однажды я решился – взял в руки кухонный нож и пошел посмотреть, что творится в отсеке. После отбытия с Земли мне приходилось бывать там нечасто. Огромное помещение, заставленное коробками и тюками с тряпьем, встретило меня затхлостью, запахом гнили и разложения. За пределами отсека смрад не чувствовался – спасала система вентиляции, но все продукты, которые мы перевозили, были испорчены и теперь от тошнотворного сладкого запаха кружилась голова. Я поскользнулся, и чуть было не растянулся в грязно-бурой луже, которая натекла из-под дальних контейнеров. Потом сзади послышалось хлюпанье босых ног, я обернулся и увидел её – Нину, мою малышку. Но она не могла находиться на корабле, и я закричал, бросился прочь из отсека, а когда у самого шлюза обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на дочь, её не было видно, как и бурых потёков на полу. Пропал и сладковатый запах. Больше я никогда не ходил в тот отсек. Он намертво заперт и заблокирован с главного терминала. Больше я туда не войду, а то, что таится за ящиками, никогда оттуда не выйдет. На корабле есть спасательные модули – маленькие, похожие на патроны капсулы, в каждой из которых способен поместиться человек. Через месяц после поломки генератора мы решили проверить, можно ли таким способом выбраться из ловушки. В тории всё было просто – нужно сесть в капсулу, задать координаты эвакуации и умная техника доставит тебя к ближайшей транспортной магистрали, где спасённого человека подберут в течении десяти суток. Никто не хотел становиться подопытным и капитан положил в капсулу свою рубашку, а я – подушку. Мне не жаль убитых. Мне жаль подушку... Капсула выстрелила из спасательного отсека и мы, как завороженные, смотрели на её полёт. Через минуту огромная сверхтехнологичная пуля с моей удобной подушкой загорелась и взорвалась. Тогда я придумал, что делать с трупами... Это просто – нужно положить покойника в капсулу, задать координаты и наблюдать, как та сгорает в атмосфере. Я экономлю энергию реактора... но ночью, когда я решаю, что это – ночь, над кроватью горит лампа. Я боюсь этих людей: капитана с его зелёными глазами, тощего мерзавца с ножом и техника... Они приходят ночью, бродят по каютам, забираются в подсобные помещения, скребутся под полом и в системе вентиляции. Их тени мелькают в тёмных коридорах. От них пахнет горелым мясом. Я просыпаюсь, бегу на звук шагов, включаю свет в холодных отсеках, но там никого. Совсем никого. Я спрашиваю космос, сколько мне ждать, но космос молчит! Я кричу: «Сколько мне осталось?!», а в ответ - могильная тишина. Слышу, как поскрипывают пластиковые сочленения внутренней обшивки, как тихо шипит система охлаждения бортового компьютера, но космос молчит. Он таится, делает вид, что не слышит меня. Мерзавец! Когда-нибудь нас найдут. Меня. К торговому кораблю пристыкуется спасательный модуль, люди войдут внутрь и увидят в кресле пилота сморщенное тело старика. А может и не найдут никогда. Долго будет кружиться корабль вокруг необитаемой планеты. Астероид ли прервёт его бесполезное существование, или взорвётся реактор – кто знает... А пока я надиктовываю свои мысли, в иллюминатор за мной наблюдает Нина... Доченька...
Хорошее произведение. Чувствуется весь этот накал, переходящий в безумие. Прочитал его еще в рукописи, которую ты мне дал. Не понимаю, чего они цеплялись... Память, предвидение и фантазия – прошлое, будущее и миг сна между ними составляют, единый мир, проживающий один бесконечный день. Знать об этом – Мудрость. Использовать это – Искусство. Клайв Баркер
Так к нему они, вроде, и не цеплялись особо - просто указали на кое-какие косяки по части мотивации и натолкнули на одну интересную мысль. Как время появится, немного поправлю рассказ. Благо, мне на сайте Ежи Тумановского ребята подкинули пару идей насчёт ТТХ оружия главного героя.
Когда рассказ писался, планировал сделать его немного крупнее и прописать, дескать, герой узнал что на далёкой планете Земля его дочь умерла (погибла, точнее) и поэтому спятил, но всё но в процессе правки много мелких сцен решил убрать и эпизод с гибелью дочурки в том числе. Посчитал, что в таком случае читатели будут не столько осуждать действия ГГ, сколько жалеть его. Теперь вот думаю вернуть сей эпизод обратно...
Чернота (хуже лишь в петле), Но, наверное, это правильно: Я в космическом корабле, Неизвестно куда отправленном... Михаил Четыркин
Если вы думаете, что за бортом тишина, то глубоко ошибаетесь. Вслушайтесь... Снаружи по обшивке корабля колотят мелкие камушки, заброшенные сюда, должно быть, с другого конца галактики. Конечно, вы не слышите, как они скребутся и жалобно взвизгивают, рикошетя, ведь несколько слоёв звукоизоляции и полный вакуум снаружи создают ощущение, что там царит мёртвая тишина. Но это обман! Слух подводит вас. На самом деле вакуум жив. Если вслушаться, можно различить шипение плазмы в утробе далёкой Бетельгейзе. Это красный гигант. Пузатая звезда, прожигающая космический мрак. Даже её жар можно почувствовать, стоит лишь протянуть руку к иллюминатору и коснуться стекла кончиками пальцев. Вы этого не чувствуете. Не в силах ощутить. Вам невдомёк, что за бортом не бессловесная пустота, а мир, говорящий с нами. Надо лишь выучить его язык, и мы сможем ответить, выкрикнуть во вселенную, чтобы в самых дальних и тёмных её уголках заплясало восторженное эхо! А ведь мы можем! Могли... Какие у нас были амбиции! Мы смотрели на небо сквозь оптику телескопов и мечтали... высадится на Луну, встретить более развитую расу. А что теперь? Перелёты с одной планеты на другую. «Космические грузоперевозки» - звучит?! А вот ни черта подобного! Романтики и след простыл. Теперь космос – это переплетение транспортных артерий. Он кажется вам мёртвым, как нанобетон на земных дорогах. Но космос жив. Я чувствую это... Какое сегодня число? Хотя, не важно... Вот уже который год я нахожусь на орбите этой планеты. Старший техник обещал, что починит генератор в течении пяти суток, но он лгал. Я видел это в его глазах. Взгляд не умеет лгать. А за ложь нужно наказывать! Всегда! Я взял пистолет, прижал к затылку этого подлого лгуна и нажал на спусковой крючок. Согласно инструкции, оружие должно быть и у капитана, но какой русский следует инструкциям? На всём корабле пистолет лишь у меня! Хороший пистолет. Семь патронов, один щелчок предохранителя – и всё... Когда сломался генератор, нас было шестеро, а магазин моего малыша был полон. Теперь там пусто. Но мне ничуть не жаль, что себя я пули не оставил. Мне не жаль... я получил великий дар – возможность чувствовать космос. Слышать, видеть, осязать. Когда кончики пальцев начинает пощипывать, я могу с уверенностью сказать, что вблизи пролетел астероид. На орбите планеты, которую я назвал Ниной, кружится много астероидов, но за годы моего затворничества не было ни одного столкновения. Может Бог оберегает? Ведь отсюда до него, наверняка, каких-нибудь пара световых лет... Нина. Красивое имя для планеты. Так зовут мою дочь. У неё светлые кудряшки, совсем как у мамы, и мои глаза – серые. Кто-то говорит, что серый цвет символизирует холод, но нет же! Серый – цвет нашей жизни. Цвет обыденности, но, в то же время, искренности. Иногда она отвечает мне... не дочь, а планета. Я вижу, как далеко внизу вспухают нарывы вулканов, как серые, будто глаза моей дочурки, облака пронзают юркие кометы. Чувствую, как планета содрогается и болезненно скулит. Тогда я встаю с кровати, иду к иллюминатору и прикладываю ладонь к стеклу. Глажу холодную поверхность, приговаривая: «Успокойся, Нина, всё пройдёт». И планета замолкает, засыпает, убаюканная моим голосом. Капитан не верил мне. Никто не верил. Но больше всех – он. Твердил, что я сошел с ума. Это было ещё до того, как я вышиб мозги лживому технику. Инженеру – так он себя называл. Не смог исправить пустяковую поломку, а признаться не хватило духу... Но капитан... Как он смотрел на меня! Эти зелёные глаза... Странные, зелёные глаза. Знаете, когда я вижу зеленоглазую женщину, думаю что это ведьма. А мужчину... Я ненавижу зелёный цвет, но его глаза всё равно были зелёными! И тогда я сказал ему: «Послушай, ты! Не смотри на меня так! Я нормальный!». А он смотрел, говорил, что ему жаль, что он скорбит о моей утрате. Он говорил, что Нина умерла быстро... Он посмел сказать, что моя дочь у-мер-ла... Лжец! Как вообще сходят с ума, если вдуматься? Осознают ли собственное безумие? Вот, к примеру, Петровский... Он хоть и врач, но после полугода заточения сказал, что начинает сходить с ума. А говорят, что безумцы никогда не признаются в безумстве! Но он-то признался. Он-то нашел в себе силы, чтобы взять нож и воткнуть его себе в самое сердце, во-о-от сюда, где у каждого из нас стучится о рёбра маленькая планета... Мы перевозили продукты. Тысячи тонн груза для отдалённой колонии. Обычное дело - загрузиться на Земле и отчалить. Путь в одну сторону – полгода. Обратно, с остановкой на Баркане – восемь месяцев. Мы четырежды летали этим курсом. За пятнадцать лет не было никаких перестановок в экипаже. Тот же капитан, тот же техник, тот же офицер безопасности – я. И мы летали... Перевозчикам всегда хорошо платят. Мерзкий толстяк по фамилии Карасёв пожимал нам руки по возвращении, говорил, что мы сделали важное дело и раздавал зарплатные карточки. Семьсот тысяч кредитов за один полёт! С ума сойти, какие это были деньги. Вот то безумие, в котором можно упрекнуть каждого из нас. Мы покупали себе хороший транспорт, ремонтировали дома. Нина учила языки. Я специально отдал её в платную школу, - мог себе позволить, - где девочка изучала китайский, арабский. Даже мёртвый английский и тот учила. Она у меня умница. И красавица – вся в мать... Мать... Мать твою, капитан! Ты даже в мои воспоминания влазишь и всё путаешь, дохлый зеленоглазый мерзавец! Шарков был лоцманом, сколько его помню. Прокладывал путь между близко расположенными планетами. Бывало, что в гравитационную яму, как он это называл, проваливались даже крупные транспорты, не то, что наш коротышка-корабль, вот Коля и следил за курсом. В тот день он прибежал к нам и сказал, что всё пропало – гравитационное поле планеты затягивает нас на орбиту, а генератор, который должен бороться с чёртовой гравитацией, сломался. Он сказал, что кто-то намеренно повредил блок управления. Кто-то... Кто-то из нас. Может быть, я? Повредил блок... А это значило, что удрать мы не сможем. Коля - единственный из всех, кого мне искренне жаль. Он ни в чем не виноват. Но стал-таки первым, кто ушел из жизни. Док сказал, что сердце не выдержало. Коля, доктор, затем этот тощий прихвостень капитана – Ильин. Как же его звали?.. Ещё бы вспомнить... На него я потратил две пули, одна из которых могла быть моей. Ублюдок кинулся на меня с ножом, замахнулся. Он сказал, что я – убийца, что я спятил... Ещё мгновение, и клинок пропорол бы мне грудину. Шагнул, замахнулся, а в глазах – безумие и ярость. Вот кто был психом! Я замешкался, потому что цвет глаз у него был таким же, как у моей дочурки, а потом... Потом капитан. Улыбчивый, лощёный... Его всегда любили женщины – зелёные глаза, светлые волосы, да ещё крепкое тело. Стоило капитану зайти в бар и его тут же окружали красавицы – только выбирай. Одна из бывших пассий кэпа как-то призналась мне, что её всегда заводил зелёный цвет глаз. Зелёный! И вот однажды он с надменной усмешкой на своей подленькой крысиной мордочке заявил: «Что, Денис, не нравятся мои глаза?». Да нет же, не сказал, лишь подумал. Зря он об этом подумал! Мы к тому времени кружились на орбите уже второй год. Втроём: я, капитан и техник. Нервы сдали у всех, и разве что мне удавалось сохранять присутствие духа. Капитан вопил как баба, что если два года нас никто не искал, то и не найдут, ведь включены поисковые маяки, сигнал бедствия подаётся непрерывно, а они всё равно не ищут. Техник говорил, что это всё из-за магнитного поля планеты. Из-за Нины. Да как он посмел обвинить её в нашей беде?! Мою дочь! Чёртов подонок! И капитан не лучше. Вот когда вскрывается истинная сущность человека! Капитан сказал: «Отдай мне оружие, парень»... Он подозревал, что я спятил, но ещё большой вопрос, кто из нас двоих был здоров! А потом я вскинул пистолет и мягко нажал на спуск. Так плавно, как будто боялся промахнуться. Попал, конечно – с расстояния в пять метров трудно промазать. Прямо в глаз! Точно в один из противных бело-зелёных шариков, которыми он пялился на меня. Хлюп! И вот уже нет капитана. Помню, как я сказал технику, что нас осталось двое, но пистолет только у меня, ведь я офицер долбаной службы безопасности! Я приказал ему: «чини!», и он послушался, а потом развёл руками, мол «не могу», и тогда - «Бах! Бах! Бах! Бах!»... Пока его череп не раскололся от избытка свинца. Иногда мне кажется, что стыковочные шлюзы отпирают и в корабль проникают люди. Тогда я вскакиваю с кровати, босой бегу через полутёмные отсеки, не дожидаясь пока автоматизированная система освещения услужливо зажжет лампочки над моей головой. Бегу, бегу... То ли в бреду, то ли наяву. Бегу, бегу... Прорезиненные коврики впиваются в ступни ног ребристыми выступами, и я понимаю, что вокруг не сон, не бред, а реальность, которая хуже любого бреда. Бегу, бегу... Но возле стыковочных шлюзов, конечно же, никого нет и быть не может. Хотя... стоит мне развернуться к ним спиной, вновь слышится шарканье шагов, стук тяжелых ботинок по полу, приглушенные перешептывания. Долетает из дальних отсеков звонкий детский смех. Однажды я решился – взял в руки кухонный нож и пошел посмотреть, что творится в отсеке. После отбытия с Земли мне приходилось бывать там нечасто – продукты для экипажа хранились отдельно. Огромное помещение, заставленное коробками и тюками с тряпьем, встретило меня затхлостью, запахом гнили и разложения. За пределами отсека смрад не чувствовался – спасала система вентиляции, но все продукты, которые мы перевозили, были испорчены и теперь от тошнотворно-сладкого запаха кружилась голова. Я поскользнулся, и чуть было не растянулся в грязно-бурой луже, которая натекла из-под дальних контейнеров. Потом сзади послышалось хлюпанье босых ног, я обернулся и увидел её – Нину, мою малышку. Но она не могла находиться на корабле, и я закричал, бросился прочь из отсека, а когда у самого шлюза обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на дочь, её не было видно, как и бурых потёков на полу. Пропал и сладковатый запах. Больше я никогда не ходил в тот отсек. Он намертво заперт и заблокирован с главного терминала. Больше я туда не войду, а то, что таится за ящиками, никогда не выберется наружу. За двое суток до трагедии пришло сообщение с Земли. Чёртов лжец Карасёв сообщил, что моя дочь утонула в школьном бассейне. Моя Нина! Но он лгал. Теперь я это понимаю. Он лгал, потому что он – Карасёв. Жирная рыбина – карась, который не умеет плавать. А Нина умеет и никогда не утонет. И я умею. Я плаваю по космосу на большом грузовом корабле. На корабле есть спасательные модули – маленькие, похожие на патроны капсулы, в каждой из которых способен поместиться человек. Через месяц после поломки генератора мы решили проверить, можно ли таким способом выбраться из ловушки. В теории всё было просто – нужно сесть в капсулу, задать координаты эвакуации и умная техника доставит тебя к ближайшей транспортной магистрали, где спасённого человека подберут в течении десяти суток. Никто не хотел становиться подопытным и капитан положил в капсулу свою рубашку, а я – подушку. Мне не жаль убитых. Мне жаль подушку... Капсула выстрелила из спасательного отсека и мы, как завороженные, смотрели на её полёт. Через минуту огромная сверхтехнологичная пуля с моей удобной подушкой загорелась и взорвалась. Тогда я придумал, что делать с телами. Я знал, что скоро трупов будет много. Это просто – нужно положить покойника в капсулу, задать координаты и наблюдать, как та сгорает в атмосфере. Я экономлю энергию реактора... но ночью, когда я решаю, что это – ночь, над кроватью горит лампа. Я боюсь этих людей: капитана с его зелёными глазами, тощего мерзавца с ножом и техника... Они приходят ночью, бродят по каютам, забираются в подсобные помещения, скребутся под полом и в системе вентиляции. Их тени мелькают в тёмных коридорах. От них пахнет горелым мясом. Я просыпаюсь, бегу на звук шагов, включаю свет в холодных отсеках, но там никого. Совсем никого. Я спрашиваю космос, сколько мне ждать, но космос молчит! Я кричу: «Сколько мне осталось?!», а в ответ - могильная тишина. Слышу, как поскрипывают пластиковые сочленения внутренней обшивки, как тихо шипит система охлаждения бортового компьютера, но космос молчит. Он таится, делает вид, что не слышит меня. Мерзавец! Когда-нибудь нас найдут. Меня. К торговому кораблю пристыкуется спасательный модуль, люди войдут внутрь и увидят в кресле пилота сморщенное тело старика. А может и не найдут никогда. Долго будет кружиться корабль вокруг необитаемой планеты. Астероид ли прервёт его бесполезное существование, или взорвётся реактор – кто знает... А пока я надиктовываю свои мысли, в иллюминатор за мной наблюдает Нина... Доченька...