Чувствовала себя настолько неловко, что хотелось почти выпрыгнуть в это распахнутое огромное окно. Но предпочла сначала смерить высоту. Медленно ступая через освещенный сотнями лампочек зал, стараясь не споткнуться о длинный подол платья, я приближалась к окну. Мне на радость именно возле него не было ни единого человека, который мог бы помешать моему спокойствию. И как только я согласилась?!
Почему-то окружающие разглядывали меня с нескрываемым любопытством. Хотя, начитавшись классических французских романов о выходе в свет, я даже почти знала, о чем они думают. Наверное, выглядела я привлекательно. Ха! Видели бы они меня в кедах и джинсах. Такой наряд мне нравился намного больше, чем прихотливое темно-синее длинное платье.
Меня зовут Алиса. Да, и мне приятно с вами познакомиться. Что? Нет-нет, не из страны чудес. Хотя моя чумная голова раз за разом выдает такие чудеса, что от реального мира это довольно сложно не отличить. Хотите — можете говорить и про страну чудес. Знаете, я привыкла с детства к тому, что первая реакция после услышанного моего имени именно такая:
Радостно и будто он первый до этого додумался:
— Из страны чудес?!
— О, как вы остроумны, — отвечаю я. И он тут же понимает, что ни капельки не остроумен.
От окна веяло прохладой: вечерней, освежительной. Вот бы сюда официанта с чем-то прохладным…
— Мисс желает чего-нибудь?
Вот это феерическое внимание — удивляюсь и отвечаю:
— Да, мисс желает, чтоб здесь никого не было, кроме мисс, и, по возможности, было много минералки.
Он смущенно улыбается, увидев такую болтливую мисс, и протягивает стакан с водой.
— Я бы присела в реверансе, Макс, — увидела имя на его рельефной груди, прикрытой тонкой белой рубашкой, — но совершенно не умею пользоваться ни этим платьем, ни туфлями. Так что вам мое — спасибо.
Макс подарил мне еще одну смущенную улыбку, и, как ни хотел остаться еще со мной, ушлепал дальше раздавать свою минералку.
Я поставила стакан на подоконник и хотела облокотиться на него, но вовремя сообразила, что вид сзади будет не совсем подходящий для званого вечера. Как я сюда попала?! Снова та же мысль. Прям зарычала б, честное слово.
Впрочем, в сегодняшнем дне есть и интересные моменты. Например, когда я, как Джулия Робертс из "Красотки", завалилась в шикарный магазин и потребовала подобрать мне недорогое вечернее платье. Хотя одета была не так вызывающе, эффект вышел что ни на есть — самый.
Честно, когда я во всей этой красе предстала перед зеркалом в прихожей, меня чуть кондратьи не хватили. И я не нашла ничего более подходящего, чем засмеяться. Где мои кеды, розовая майка и джинсы в клетку? Риторический вопрос.
Леночка — толстушка-парикмахерша — делала из меня куклу барби почти полдня. И все прихлопывала в ладошки от каждого нового завитка, появлявшегося на затылке. Макияжить меня я не разрешила, поэтому ограничились более-менее свободной прической — собранными блестящей заколкой локонами, которые можно было распустить в любой момент, и переодеванием. Еще она — толстушка — учила меня ходить на каблуках! Я-то умела, но, как оказалось, плоховато. В общем, к шести вечера я была готова, и, судя по выражению лица шофера, выглядела неплохо.
Я даже не совсем сообразила, куда меня привезли. Вернее, место расположения в городе я бы угадала, но, что это за шикарное здание, гадаю до сих пор.
Так, стоя у окна и наслаждаясь мелкими порывами ветерка с одной стороны и отзвуками вальсов Штрауса с другой, я почти привыкла к каблукам и даже сделала попытку подобраться к проходившему мимо Максу, чтоб отдать пустой стакан. Он — снова смущенно — предложил заменить, но я, сделав только жест рукой, вернулась в исходную позицию.
А теперь — как я сюда попала. Нужно и себе прояснить, наконец.

Вы верите в сказки?
Он мне приснился, честное слово. Я, правда, до сих пор не уверена, что это все не плод моего дурного воображения, но он приснился, приснился шофер, который появится ровно в шесть у двери моей квартиры, приснился этот зал и даже платье, в котором я буду тут вилять. Он снился мне уже несколько месяцев и каждый раз галантно приглашал на танец. И я каждый раз появлялась перед ним в кедах, розовой майке… В общем, не айс. А этой ночью все было не так. Хотя сон оборвался на том, как я попросила у Макса воды. То есть теперь я играла по-своему. И теперь только ждала.
С каждой минутой мне становилось все более удобно в платье, менее удобно в туфлях и совсем неприлично неудобно от ситуации. Но я верю в сказки, поэтому нужно отстоять здесь до конца. В любом случае меня же пропустили в этот зал. Значит — кто-то знал, что я приду. Эх, Макс, мне бы лучше шампанского, чтоб расслабить натянутые нитки нервов. Но Макс был невероятно далеко от меня, а шагать через весь зал я не решилась бы даже под прицелом пушки.

Я с детства верила в нечто такое, от чего сердце содрогнется. Впрочем, вряд ли, если это читает девушка, она не думает так же. Все малышки верят в чудо. Все взрослые старательно от чудес отворачиваются. А я не хочу отворачиваться. Пусть люди думают, что я совсем глупа или еще чего — все равно. Зато весело как!

Мое сердце замерло… Так резко, как никогда. В зале ничего не происходило, но я чувствовала, что на меня кто-то пристально смотрит. И это не была даже та тетушка, что просверлила в моем наряде дырку своим завистливым взглядом. Это были его глаза… Оставалось только сообразить, с какой стороны.
Я медленно, почти на цыпочках, стала поворачиваться вокруг себя, тщательно осматривая все подряд лица, надеясь, что не пропущу его глаз. Да, я даже не знаю, как он выглядит. Во сне было только ощущение и невероятная уверенность в том, что это реально. Осталось совсем чуть-чуть, и все лица закончатся. А его все не было. Но чувство захватывало меня, как тонущего захватывает волна. Нет, во сне так не было…
Моя уверенность в жизни пошатнулась, когда я не нашла его в толпе. Но дыхание перехватило, как только я вернулась снова в исходную позицию и увидела протянутую ко мне руку. Он. Голова закрутилась и я бы точно свалилась в обморок, если не удачно выбранное окно со спасительным подоконником.
— Мисс? Вы позволите? Я невероятно люблю Штрауса.
Его голос… Как черного цвета бархат — глубокий, слегка грубоватый. Такой, что от одного произнесенного слова я потянулась к нему и приникла всем телом. Он не возражал. Его теплые ладони прикоснулись к оголенной глубоким вырезом спине и прижали меня крепче. Дыхание выделывало невозможные пируэты. Я вообще удивляюсь, как еще продолжала дышать. Но вдыхать его запах было таким наслаждением, таким невероятным волшебством, что я бы на грани смерти все равно дышала.
Все слова, на которые моих сил хватило, были:
— Я ждала тебя. Я хотела, чтоб ты нашел меня…
Краска залила мое лицо и, наверное, добралась до шеи, но мне было все равно. Так спокойно, так легко я не чувствовала себя ни в одном сне. Даже в его сне. Мои руки покоились на его груди, а я то и дело хотела прикоснуться пальчиком к шее. Но терпела. И повторяла про себя спасительное "спокойно, жди…"
Хотела посмотреть в его глаза, но не могла двинуться. Он сделал шаг, отстраняясь, и, взяв мою ладонь, повел на середину зала. Люди расступились, оркестр заиграл мои любимые "Весенние голоса", и крепкая рука принца, подхватив меня за талию, понесла нас, как одно целое, в вихрь танца. Я — как пушинка. Как легкое перышко, подхватываемое порывами теплого ветра. Его руки, державшие меня так крепко, его дыхание, возбуждающее во мне все самые приятные чувства, и глаза… Кто сказал карие?! Теплый, как само солнце, шоколад — в его глазах. С невозмутимым счастьем и искорками радости. Я видела эти глаза, знала, что он принадлежит мне. А вальс, круживший нас между толпы, делал единым целым на век. Я не могла оторвать от него взгляда, он от меня — рук. А когда последний аккорд замер в высоких сводах зала, его горячее дыхание прямо у моих губ заставило закрыть глаза.
Я растворилась в его поцелуе. В его ласке, в огне, которым загоралась каждая частичка меня. И, поборов дрожь, что охватила все тело, я прошептала прямо в его шею:
— Я люблю тебя.
И сама замерла от этой мысли. Замерла, осознавая правду этих слов, вырванных из самого сердца.
"Я люблю тебя"…
Он улыбался и глядел на меня так ласково, как только может глядеть любовь. И в шоколадных глазах я читала верное: люблю. Люблю…

В углу моей комнаты стоит небольшой лакированный шкаф только для одного наряда. Я знаю, что ему понравилось мое синее платье. Синий — его любимый цвет.
Каждое утро я просыпаюсь и бросаю первый взгляд на этот шкаф, а потом в окно. Улыбаясь, иду в ванную, потом возвращаюсь, открываю таинственную дверцу и смотрю на единственную память о моем танце — синее платье и туфли на каблуке. Закрываю глаза и чувствую, как он дышит мне в шею, гладит растрепанные волосы и улыбается. Проводит теплыми пальцами по спине и заставляет меня дрожать.
Никто из нас не думал, что вечер продолжится всей жизнью. Мы оба знали, что вечер — один. Единственный… Но и жизнь — одна; и отныне она хранит в себе память о том, как бывает в танце. А сознание ежеминутно повторяет, как в тот вечер:
— Я люблю тебя.

И спросит Бог:
— Никем не ставший,
Зачем ты жил? Что смех твой значит?
— Я утешал рабов уставших, — отвечу я.
И Бог заплачет.
(Игорь Губерман)