| Fish | Дата: Средище, 07.03.2012, 18:53 | Сообщение # 1 |
|
Заинтересованный
Пользователь
Сообщений: 1
Награды: 0
Репутация: 0
Статус: в реале
| Властелин парковки
Жарко. В это лето, 2011 года, нереально жарко. В прошлое лето, 2010 года соответственно, было нереально жарко. Нереально? К сожалению, нет, это реальность. Суровой её не назовешь, суровая реальность наступит позже, через пять месяцев, зимой. А сейчас просто нереально-реально жарко, как-то так. Хотя меня лично эта жара не убивает, как всех остальных на этой долбаной парковке, я уже привык к ней. Я торчу на этой долбаной парковке возле этого долбаного супер-гипер-мегамаркета по двенадцать часов в день. Да да, вы правильно думаете, хотя тут и думать нечего – я работаю здесь. Моя профессия, моё занятие, моё дело жизни, ха-ха, не смейтесь, пожалуйста, это я смеюсь, вам нельзя – возить тележки. Да, я вожу тележки, это моя профессия, я серьезно! За каким чертом я это делаю?! А мне платят за один рабочий день, за 12 часов вожения (или возни, или возжежения, или может быть даже вождения, хотя я эти долбаные тележки не вожу, если быть честным, они сами ездят, я их скорее, наоборот, удерживаю, короче, выберите сами правильный вариант этой словоформы (и откуда я знаю слово словоформа, его кроме словарного словаря (забавная игра слов словом «слово», не находите?)и не встретишь-то нигде, наверно), у меня туго с родным, великим и могучим, языком), мне платят четыреста рублей. Предыдущая фраза была слишком запутанной и вы ничего не поняли? Скажу проще – мне платят четыре сотни (один мой знакомый сказал бы – «четыре ствола», по-моему, глупость так говорить, хотя пусть как хочет говорит, какое мне дело)…блин, опять слишком сложно, что же тут сделать…Сейчас выкрикну – «Мне платят четыре сотни за один рабочий день!»
Вот, вроде получилось, наконец, сказать, что я хотел сказать, а не говорить кучу левой чепухи в скобках и в скобках в скобках. Четыреста рублей за смену это много или мало, как вы думаете? По мне так нормально, мне на меня хватает. Работаю я два дня через два дня, то есть два дня я работаю, а два дня отдыхаю. Хотя не так давно мне пришлось целую неделю вкалывать без выходных, без единого выходного, по двенадцать часов на этой жуткой жаре возить эти долбаные тележки. Два моих, как бы это выразиться, коллег, ушли в отпуск, вот и пришлось добровольно отказаться от выходных. Точнее в отпуск ушел один, а второй пришел с утра на работу, неся с собой запах своего будничного парфюма – смеси вчерашнего перегара, свежего утреннего возлияния в виде бутылки «Клинского» за двадцать семь рублей (в Казани, кстати, это же «Клинское» стоит двадцать два рубля, серьезная разница, почему в нашем городке такой дорогой пивандрий, интересно?) и завтрака в виде двух слегка подгнивших с одного бока яблок, которые он подобрал прямо с земли, проходя через частные дома по дороге на работу. Ну так вот, пришел он, и сказал нам, своим коллегам – «вчера пил (и зачем он это сообщил, для него это тоже самое, что для обычных людей сказать «вчера ел»), и нашел себе бабу, около ларька встретил (что же не в театре-то), буду теперь с ней жить, но сначало надо жениться (есть еще честные семейные мужчины на Руси, женщины, есть!), и на это мне нужно, пацаны, два дня выходных (два дня!)». Ну мы переглянулись (вру, не переглядывались мы, это в книжках так всегда пишут, в жизни и без всяких переглядок всё ясно) и ответили ему – «Дело святое, баба, это не запой какой-нибудь, держи два дня выходных, подменим, не вопрос». Но через два дня он не пришел, вот и вкалывал я всю неделю без отдыха, так уж график получился, здесь нет смысла рассказывать, как он составляется, этот самый график, слишком запутаное и сложное это дело, я и сам не всегда это понимаю. Тяжело это было, целую неделю-то…
Вот с тех пор я от жары и не умираю тут, как все остальные, я с тех пор вообще ни от чего не умру, думаю, потому что я за ту неделю умер уже, да и не один раз, а раза по двадцать четыре за смену, по разу в полчаса, хоть этого никто и не заметил. Так что вначале «Жарко» это я только вам сказал, это для вас тут было бы жарко, а мне в принципе нормально. Привык я. Человек ко всему привыкает, к страшной жаре, к 12 часам работы в смену, к ежедневному «Роллтону» на обед, к стрелянию сигарет охранниками, к вожде этих долбаных тележек, к четырем сотням рублей в день, к будничному парфюму своих коллег – ко всему. Мне не жарко, я не хочу пить, я пять минут назад попил ледяной воды из бутылки из морозилки из нашей кибитки. Я не хочу курить – я покурил десять минут назад, «More» синее, скурил одну сигаретку и по одной дал охраннику и коллеге. Меня не интересуют дорогие, холеные, с иголочки, машины, на которых приезжают в долбаный гипер-мега-супермаркет богатые клиенты. Меня не интересуют дорогие, холеные, с иголочки, девушки, с которыми приезжают в долбаный мега-гипер-супермаркет богатые клиенты. Я заглядывался, пялился, посматривал на тех и на других в первую неделю своей работы тут, но сейчас прошло уже два месяца, как я торчу здесь и мне они все давно надоели.
Я перестал обращать внимания на всё, что происходит вокруг меня тут каждый день. Я вожу тележки, это моя работа. А вокруг кипит жизнь, к обеду парковка забивается машинами до отказа, покупатели снуют туда-сюда с восьми утра и до девяти вечера, прут и прут бесконечным потоком из стеклянной будки с надписью «EXIT» среди ярких рекламных плакатов, обещающих все прелести жизни сразу в одном здании маркета. Здесь продают всё – от розового фарша в прозрачных пакетах, напоминающего перекормленных дождевых червей и до здоровенных плазменных телевизоров, которые всякие богатеи вешают на стену вместо ковров. Поэтому тележки у покупателей на выходе из этой самой будки забиты всем, что только может продаваться в этом мире. Люди приезжают сюда семьями, с бабушками-дедушками, женами-любовницами, детьми-внуками, люди приезжают сюда в одиночку – это, в основном, частники, оптовики, ларьков, ресторанчиков и всяческих летних шатров, которых полно в нашем городке – ну тех самых, с шашлыком по цене красной икры и разливным пивом по цене разливного шампанского. Эти в основном закупаются здесь пойлом – рекламные тексты с извещениями о различных акциях висят не только на выходе, но и на входе, хорошо делая своё дело. Всем им, абсолютно всем, абсолютно всем, до последнего, нет никакого дела до меня. Для них я нечто вроде ходячего моторчика позади тележки, разновидность магазинного оборудования. Хотя иногда молодые начинающие предприниматели, изо всех сил строящие из себя больших боссов и поэтому ведущие себя всегда как-то немного неадекватно и суетливо, говорят мне испуганно «Спасибо!», когда я усталой походкой подхожу к ним и забираю у них из под носа пустую тележку как раз в тот момент, когда они грузят в багажник своего тарантаса последний ящик с «Балтикой №9» (и кто интересно покупает у них это жесткое пойло, брр…Хотя увидев всё это у меня теперь есть серьезные подозрения, что запредельно дорогое разливное «Амстел» и «Хейнекен» во всех этих заплеванных шатрах это и есть эта самая «Девятая Балтика», разбавленная водой до необходимой консистенции заграничного пивца, поэтому-то наверно эти молоденькие коммерсанты так и дергаются, когда я к ним подкрадываюсь, чуют за своей продажной душонкой грех тяжкий). На их «Спасибо!» я всегда с каменной рожей отвечаю им «Незачто!», вырывая тележку из их ослабевших от мысли, что они сейчас ведут себя не как Большой Босс, рук, разворачиваюсь и иду отвозить её, родимую, долбаную металлическую корзинку на колесах, на её место, спиной думая, что можно было бы еще добавить этому бизнесбою «Это просто моя работа, сэр!», но потом всегда решаю, что это уже лишка будет.
Всех остальных я вообще не замечаю. Я мебель, я двигатель позади тележки, на мне синий комбинезон, это фирменный цвет долбаного убермаркета, и поэтому я сливаюсь с ним, я его часть, бездушный винтик в системе по продаже фарша и телевизоров, и мне нет дела до них, до всех этих людей, что снуют тут целый день. Они приезжают сюда перед до и вместо работы, приезжают сюда на выходных, с утра пораньше и поздним летним вечером, приезжают сюда на раздолбанных древних тазиках, на рабочих грязных грузовых «Газелях», на семейных американских минивэнах, на новеньких здоровенных черных джипах, от «Toyota RAV4» и до «Хаммеров», на дорогущих суперкарах, по цене четырехкомнатной квартиры в центре нашего городка, на маленьких смешных машинках, «Матизах» и «Гетцах», приходят пешком, с остановки, но таких тут мало и по здешним меркам это маргиналы и неудачники по жизни, этот гигантомаркет расчитан всё-таки на то, чтоб сюда приезжать на собственных авто, хоть на ржавых корытах времен перестройки, но всё-таки не пешком с остановки, это полный провал, на таких тут и уборщицы с презрением будут смотреть.
Им всем нет никакого дела до меня, и мне нет никакого дела до них, мы мысленно плюем друг на друга, обоюдно и без всяких претензий. Сотни глаз скользят по мне равнодушно и мои глаза равнодушно скользят по сотням людей. Они оставляют свои тележки где ни попадя, бросают их на входе и выходе, у своих машин и у чужих машин, отвозят их зачем-то на другой конец парковки, куда мне потом приходится идти на своих болящих и стоптанных в кровь от постоянной ходьбы ногах и забирать оттуда эти долбаные продуктовозы. Я почти не злюсь на них, я давно привык ко всему этому беспорядку. Я хозяин здесь, на этой насквозь прожаренной солнцем площадке, облитой асфальтом, забитой железными, раскаленными до пузырей на краске железно-пластиковыми коробками на колесах и потными, довольными, что накупили полную тележку всякого барахла, людьми. Они все путаются у меня под ногами, мешая мне работать, мешая мне уберегать их машины от их же тележек, которые они так любят небрежным толчком отправить в свободный полет прямо по направлению к какому-нибудь белоснежному «Лэндроверу» размером с «Газель» и ценой в три «Газели». Но они не глупые и не злые, они просто не могут по-другому, я совсем не злюсь на них, я спокойно и уверенно останавливаю эту железную дуру одним движением руки в сантиметре от бампера трехгазельного монстра и отвожу её, родимую, подальше от всего этого безобразия. Я провожу тут по 50 часов в неделю, получая за это полторы тысячи рублей, а все остальные люди проводят тут час-полтора в неделю и тратят по три тысячи ,как минимум, за один заход. Я тут хозяин. Я тут мыслящее ходячее приспособление для перемещения тележек.
И нас, тележковозов, властелинов парковки, тут много. Мы – остров среди кипучего океана совсем другой жизни, жизни, продолжение которой мы обеспечиваем, ведь если наши усталые руки хоть на пару часов прекратят толкать эти блестящие воплощения девиза «Всё для удобства покупателя!», весь этот Вавилон из нержавеющего железа, синей погано-стерильной пластмассы, синих, пластмассово, по восемь часов подряд, улыбающихся девушек и тонн, тонн всего, что только можно купить за деньги, встанет. Без тележки в руках ни один из всех этих хозяев жизни ни за что не пройдет дальше будки входа, как бы не увивались перед ним менеджеры с всевозможными извинениями и обещаниями. Без тележки невозможно битком набить бездонные чрева трехгазельных блестящих чудовищ на колесах, хромированые диски которых диаметром с три ободка унитаза в их новеньких, «под ключ» отремонтированных, санузлах. Не будет тележек – и поток клиентов прервется, торговля встанет, случится катастрофа, мир на парковке будет ввергнут в хаос и разруху. Мы обеспечиваем жизнь этого Вавилона, бесконечную, беспрерывную, делаем это без всяких мыслей о нашей великой и тяжелой миссии. Мы отделены от этого мира. Мы с другой стороны стеклянных стен обоюдного безразличия, прозрачных, но прочных, как металл наших тележек и наших ног. И двери в этих стенах не нужны никому, надписи «EXIT» не сверкают приятным зеленым светом в этих отношениях человека бедного и человека богатого. Мы нищие среди океана…
Иван Фишкин
10 ноября 2011г.
|
| |
| |
