Чтобы почувствовать себя творческим человеком, совершенно необязательно делать что-то из того, что люди называют творчеством. Жизнь — это тоже творчество, упражняться в котором приходится каждый день.
* * * Огонь в камине пылает жарко и весело, рассыпая золото искр, хрустя сухими ветками, словно пес косточками. Языки пламени облизывают каменные стенки, пробуя их то ли на прочность, то ли просто на вкус, выглядывают в комнату, тянутся к сложенным на полу у камина дровам. Но не достают их и прячутся обратно, в уютную тесноту раскаленных, пышущих жаром стенок. А за высоким узким окном вот уже который час льет дождь. От этого в комнате особенно уютно, хочется кинуть на диван плед, налить вина, взять толстую старинную книгу и медленно, лениво перелистывать страницы с чуть поблекшими миниатюрами, пробегая взглядом давно знакомые стихи. Был бы с той стороны рамы, непременно так бы и поступил… Но люди — невыносимо хлопотные существа. Из-за них и я не могу попасть домой, к собственному очагу, в котором огонь уж точно не хуже, а может, и получше. Лежи теперь на мокрой скользкой ветке, распластавшись, повторяя все ее изгибы и изо всех сил сливаясь чешуей с пестрыми осенними листьями… И сколько еще так мокнуть — совершенно неизвестно! * * * Человек у камина зябко повел плечами. Нервно размял пальцы, повертел залетевший в окно с порывом холодного ветра сухой листик. Сунул его в огонь и несколько мгновений мрачно смотрел, как вспыхивает золотой комочек, рассыпаясь крупинками пепла. Встал с низенькой скамеечки и успел сделать только пару шагов к столу, когда дверь, словно от порыва ветра, резко открылась. И сразу же напряжение покинуло закаменевшие плечи, так что следующий шаг, навстречу вошедшему, получился плавным, хищным… — Ну, здравствуй. Тот лишь молча склонил голову. Снял потертую шляпу, с которой текло ручьем, скинул на скамью у стены мокрую тряпку плаща. Оказался на несколько лет моложе хозяина дома, только-только пробиваются усы, такие же рыжие, как встрепанные короткие вихры, голубые глаза из-под золотистых загнутых на концах ресниц, глядят яростно, ненавидяще. Шагнув к столу, он оперся на него ладонями и замер. — Так и будешь молчать? — Не буду, — нехорошо усмехается рыжий. Его сшитая не по моде и изрядно поношенная куртка, промокнув, выглядит совсем жалко. — Поговорим? — Поговорим, — откликается хозяин дома. — Иди к огню, обсохни. — Может, еще и спиной к тебе повернуться? — Не глупи, — раздосадовано отзывается тот, первый. — Что я тебе сделаю? — Ничего, — неожиданно соглашается рыжий. — Пока бумаги у меня — ничего не сделаешь. Кстати, показать? Или на слово поверишь? — Отчего же нет? — улыбается первый, улыбка словно освещает красивое лицо изнутри, делая его поразительно искренним. — Тебе — поверю. Всё принес? — Половину, — злорадно сообщает рыжий. — А другая у надежного человека. На случай, если я не вернусь… На мгновение в комнате становится совсем тихо, только камин продолжает трещать, но хруст веток не веселый, а тревожный. Потом тот, что немного старше, качает головой, делает шаг назад от разделяющего их стола и снова садится на скамейку у камина, удобно вытянув ноги. Длинные темные пряди падают по обе стороны лица, обрамляя высокие скулы, породистый нос с горбинкой, красивой лепки подбородок с обаятельной ямочкой. На вишневом бархатном камзоле тускло поблескивают золотые пуговицы с герцогской короной. — Зачем ты так? Мы ведь когда-то дружили. Я пришел договориться. — Мы дружили, пока ты не соблазнил мою невесту, — выплевывает слова рыжий. — Неужели тебе не хватало девушек? Ты же знал, что она дала клятву мне! Почему? Почему именно та, которую любил я? — Долго ждал, чтобы пожаловаться? А тебе никогда не приходило в голову, что твоя персона отнюдь не центр мироздания? — интересуется щеголь совершенно спокойно, и только пальцы, унизанные дорогими перстнями, нервно теребят золотой галун на поле камзола. — И что именно эта девушка не только якобы твоя невеста, но и наследница королевства. Пусть королевство и невелико, но даже такие на дороге не валяются, знаешь ли. Не все умеют жить как птицы, кормясь песнями и мечтами. — Какая же ты мразь! — беспомощно выдыхает рыжий. — Она тебе даже не нужна? Только ее корона? Так соблазнял бы сразу королеву — зачем ждать? — Отличная мысль! И как она мне самому в голову не пришла? Теперь в голосе хозяина дома слышится издевка. — Одна беда, королева для этого слишком умна. Оказаться в ее постели — еще куда ни шло, но на большее и рассчитывать не стоит. Дочка — совсем другое дело. А вообще, только поэт мог всерьез рассчитывать на то, что детские клятвы что-то значат. — Я тебе не позволю, — тихо, но твердо говорит рыжий. — Если королева узнает, что ты торгуешь ее секретами, тебе плаха милостью покажется. — Свет небесный! А как ты думаешь, почему я здесь? Повидаться со старым приятелем? Не знаю, как ты раскопал эту помойку — удача дураков любит — но давай уже договариваться, мой старый друг. Только не говори, что тебе ничего не нужно. Иначе ты пришел бы не сюда, а к нашей венценосной крёстной. — Хорошо, — тускло соглашается рыжий. — Вот мое условие. Ты немедленно уезжаешь. А я молчу про бумаги. Пока я жив, их никто не найдет. Но если ты уедешь, а меня завтра прирежут в подворотне, бумаги окажутся у королевы куда раньше, чем ты на городской заставе. И снова в комнате наступает тишина. Хозяин дома берет пару поленьев и, повернувшись к камину, кладет их в огонь, потом ворошит уже прогоревшие угли. Золотой перстень с крупным сапфиром блестит и переливается в отблесках огня. — Так что? — первым не выдерживает рыжий. — Не пойдет, — спокойно откликается собеседник. — А если завтра тебя прирежут без моего участия? У крестной руки длинные, она меня издалека достанет. Предлагаю другой выход. Ты отдаешь мне бумаги и больше никогда в жизни ни в чем не нуждаешься. Хочешь — пой песни здесь, хочешь — поезжай к императорскому двору. Я же знаю, ты всегда об этом мечтал. Ну сам подумай, кто тебе позволит жениться на принцессе? Вы уже не дети, чтобы играть в жениха и невесту. Я — другое дело. У меня титул, земли, родня… Да и королевская кровь — не вода! — Ты же ее не любишь… Хозяин дома снисходительно усмехается. — Позволь открыть тебе страшную тайну. Чтобы стать королем, вовсе не обязательно любить свою будущую жену. Вполне достаточно, чтобы она меня любила. Я женюсь на нашей подружке по детским играм, буду холить ее и лелеять, исполнять все ее сокровенные желания и некоторые капризы. А потом она родит мне детей и будет счастлива, став королевой по титулу и привилегиям, но не по обязанностям. А что можешь дать ей ты? Несколько сладких ночей и позор на всю жизнь, если это откроется? Или будешь мучить девочку своей так называемой любовью? — Хорошо же ты обо мне думаешь, — горько отзывается рыжий. — Поэт, значит, дурак? Я об этом думал куда больше тебя. Пусть она не будет моей. Но и твоей — тоже. У тебя же сердце змеиное, ты и любить-то не умеешь. А она когда-нибудь найдет хорошего мужа и будет счастлива. — Так мы не договоримся. Я никуда не поеду, пока бумаги могут в любой момент попасть к королеве. Или прикажешь охрану к тебе приставить? А заодно лекарей. И священников, чтобы молились за твое здоровье. Вдруг ты отравишься тухлой колбасой, а твой человек решит, что это моя работа? — Колбасой — не отравлюсь, — глядя сопернику в глаза отвечает рыжий. — Но насчет яда ты верно догадался… Не хочешь уезжать — дело твое! У тебя тут вино есть? — Ты что задумал? — слегка растерянно интересуется щеголь. — Есть, конечно… — Неси. И пару бокалов. А еще перо, чернила и бумагу… Ну, давай! Глаза рыжего лихорадочно блестят. Отойдя от стола, он присаживается на лавку, где лежит мокрый скомканный плащ, и сцепляет на коленях побелевшие пальцы. Пожав плечами, хозяин дома выходит из комнаты... * * * Я осторожно меняю позу — тело совсем затекло — и снова приникаю к ветке. Так и прирасти к этому дереву можно… Дождь из ливня превратился в мелкую нудную морось, капли стекают по чешуе, перепонкам лап, сложенным крыльям. Я шевелю ушами и хвостом, чтобы хоть немного их согреть… Ну, сколько можно? Было бы на улице тепло, я бы здесь хоть весь день лежал. Хочу домой. К очагу, подогретому вину и пледу, свернутому в удобное гнездо. И чтобы за ухом чесали… Кстати, о вине. А вот и оно! Я снова превращаюсь в сплошные глаза и уши, забывая про мерзкий дождь…
* * * — Вот! Теперь, будь любезен, объясни, что родилось в твоем поэтическом воображении. Он ставит на стол пузатую бутылочку с длинным узким горлышком, пару хрустальных бокалов, письменный прибор. Быстро откупоривает бутылку. По комнате плывет густой аромат. Вино пахнет горьковатой летней листвой, яблоками и цветами. Этим запахом хочется дышать, он зовет смеяться и петь, кружиться в танце и целовать сладкие от земляничного сока губы, заглядывая в шальные от смущения и счастья глаза… — «Золотой лист» в охотничьем домике? Неплохо живешь… — Ты мог бы не хуже, — парирует собеседник. — Долго ждать прикажешь? — Недолго, — кривит губы рыжий. — Наливай в бокалы. А потом в один брось это. Маленький стеклянный флакон падает на стол. Несколько мгновений хозяин дома смотрит на него, потом пожимает плечами. — Ладно, поиграем. Считай, что мне любопытно. Несколько прозрачных крупинок, похожих на крупную соль, растворяются в вине мгновенно, не меняя ни цвета, ни запаха. Рыжий, подавшись вперед, смотрит на это, и в голубых глазах стынет ледяная тоска. — Дальше что? — Дальше? Рыжий вздрагивает от оклика. — Дальше — вот! Расстегнув облезлые позолоченные крючки куртки, он достает несколько сложенных вместе мятых листов бумаги. — Это моя ставка. Все, что у меня есть. Никаких копий, никакого человека… Клянусь. Богом, честью и ее жизнью. А ты сейчас напишешь ей письмо. Что ты ее не любишь, что ты хотел жениться на ней ради короны… Сам сообразишь, как и что написать, чтобы она больше слышать о тебе не хотела… — Интересно… — тянет щеголь. — Значит, обычная дуэль на ядах тебя не устраивает? Решил подстраховаться? Хорошо, допустим, я тебе поверю, что бумаг больше нигде нет. С тебя как раз станется. Только вот незадача, играть, даже с таким ставками, я не буду. Один шанс из двух — для меня маловато… — Будешь, — уверенно говорит рыжий. Запустив руку в мокрую груду плаща, он достает оттуда нарядный, отделанный перламутром пистолет и направляет на собеседника. Глаза того расширяются. — Либо ты будешь играть по моим правилам, либо я тебя просто пристрелю. Королева меня простит. А она… Тоже простит когда-нибудь… Ей только кажется, что она тебя любит. Ядовитых гадин любить нельзя. — Надо же, — с тихой злостью говорит хозяин дома. — Зубки прорезались? А я ведь хотел приказать, чтобы тебя у дома встретили… Болван! Вспомнил старое, размяк, пожалел дуралея… Тебя же просто используют, как ты не понимаешь? Думаешь, я поверю, что ты сам нашел мои письма, раздобыл яд и эту игрушку? — Пиши, — напоминает рыжий. Помедлив, щеголь садится к столу. Перо раздраженно скрипит по бумаге, оставляя брызги чернил. Палец рыжего на курке белеет, но тяжелый пистолет не дрожит. Дождавшись, пока на листе появится размашистая подпись, рыжий встает и шагает к столу, встав напротив сидящего — Вот интересно, — цедит сквозь зубы тот, швыряя перо на стол. — Что тебе мешает меня теперь попросту пристрелить? Кишка тонка? — Ты в судьбу веришь? — Я в себя верю! — огрызается щеголь, откидываясь на спинку стула. — И избавь меня от патетики. — Ладно, избавлю, — неожиданно грустно улыбается рыжий. — А я вот верю. И правила у нас будут простые. Ты отвернешься, я поменяю бокалы. Ты выберешь первый. И мы выпьем за старую дружбу. Или за нее. Как захочешь! И если тебе повезет — значит, судьба. А вот если нет, мне пригодится это письмо, чтобы она о тебе не плакала. Первые начальные ноты запаха улеглись, растворившись в дождливой свежести, веющей из окна, и теперь аромат вина раскрывает ноты сердца. В комнате пахнет ягодами, полынью, чуть-чуть дымом. Хотя последнее — скорее от камина. Дождь совсем перестал; сквозь тугую, хоть и пожелтевшую листву пробиваются лучи заката. Закусив губу, хозяин дома резко отворачивается. Тут же левая рука гостя ныряет под манжет правой, держащей пистолет. Рыжий что-то торопливо бросает в оба бокала, а потом чуть-чуть сдвигает их с места. Мгновенная муть за тонкой радужной оболочкой, и сразу же золото вина опять светлеет, мягко переливаясь в лучах, падающих из окна. — Все. Выбирай. Человек в вишневом камзоле медленно поворачивается, не глядя берет ближайший. Пальцы плотно обхватывают тонкое стекло, кисть едва заметно подрагивает. — Шаг назад, — спокойно предупреждает рыжий. — И не вздумай бросить — с такого расстояния даже я не промахнусь. Взяв второй бокал, он медленно подносит его к губам, следя за противником. Тот отвечает тем же. Губы их прикасаются к стеклу одновременно. В три больших глотка щеголь глотает вино и яростно швыряет бокал об пол. Под тонкий жалобный звон осколки разлетаются по всей комнате. Рыжий цедит медленно, потом бережно ставит хрусталь обратно на стол. Двое замирают. — Забавно, — говорит вдруг рыжий, устало опуская пистолет. — Третий раз в жизни пью «Золотой лист». И опять с тобой. А говорил, что не любишь его. — А я и не люблю, — отзывается щеголь. — Как по мне, так он своей цены не стоит. Не поверишь, для тебя купил. Думал позвать в гости да поговорить начистоту. Поговорили… — Поговорили… — эхом отзывается рыжий. Пальцы в перстнях судорожно вцепляются в край стола. Хозяин дома поднимает выпученные в ужасе глаза, пытаясь что-то сказать, беззвучно, рыбой на суше, открывает рот и тяжело валится на пол. Тело выгибает судорога, и, коротко всхрипнув, он затихает. Уронивший пистолет рыжий опускается рядом на колени. По веснушчатому, словно сбрызнутому золотой краской лицу текут слезы. — Прости. Прости. Прости… — навзрыд повторяет он, раскачиваясь над телом, слепо смотрящим в потолок. Полено в камине громко трещит. Вздрогнув, рыжий вскакивает, старательно отводя глаза от лежащего, сгребает со стола бумаги и высохшее письмо, засовывает их обратно под куртку и, не взяв плащ, идет к двери. Едва перешагнув порог, он падает и бьется в судорогах, не видя, как стремительная тень прыгает с ветки в комнату через распахнутое окно. Того, как его бесцеремонно обшаривают длинные цепкие пальцы с острыми когтями, он тем более уже не чувствует. Голубые глаза на молниеносно бледнеющем лице так же бессмысленно и безнадежно смотрят вверх, как и глаза оставшегося в комнате первого. А в воздухе медленно плывет последний шлейф запаха: мед, палые листья, мох и драконья кровь. * * * Очаг горит именно так, как надо: ровное тепло идет во все стороны, не опаляя, а согревая до самых костей промерзшее тело. Я разворачиваю крылья, подставляя их потоку горячего воздуха, поворачиваюсь то одной, то другой стороной. Потом, согревшись окончательно, просто перекатываюсь на живот, сворачиваясь клубком в складках огромного пледа из мягкой козьей шерсти. Пустой кубок из-под вина стоит рядом, от него резко и дурманно пахнет. Рука с ухоженными ноготками рассеянно чешет меня за ухом. — Зачем? — лениво интересуюсь я, когда блаженство тепла, хмеля и ласки проникает в каждый уголок тела. — Герцога — понятно, а поэта — зачем? Он вам верил. Яд выпил, думая, что это как раз противоядие… Не жалко? Вторая рука бросает последнюю бумагу в очаг, где уже догорает мятый комок. На низеньком лакированном столике лежит только письмо первого. — Жалко. И того и другого. Я же их крестная. Но свою дочь я жалею больше, малыш. Один разбил бы ей сердце, второй едва не украл корону. Если выбирать между наивным дурачком и умным негодяем, то лучше и не выбирать вовсе. — И что теперь? Отдадите ей письмо? — Посмотрим, по кому она будет больше тосковать. Уж лучше пусть плачет по этому бедному мальчику, чем по своему паршивцу-кузену. А весной приедет посольство, мою девочку ждут при императорском дворе. Все уже сговорено… — Ваше величество... — Что, малыш? — А можно мне «Золотого листа»? Там, в охотничьем домике, я так и не попробовал… — Можно, малыш… Прямо сейчас? Оглянувшись на пустой кубок, я облизываюсь и решаю не жадничать. Не все людские привычки стоит перенимать. — Завтра… Спать хочу… — Спи, — соглашается мягкий голос, и руки пододвигают мне под морду плед именно так, как я люблю. Сон приходит мягким ласковым теплом, разливающимся по всему тело: от ушей до самых кончиков крыльев и хвоста. А потом все крутится, проваливается, и я лечу в бездонном синем небе, пахнущем солнцем, счастьем, руками королевы и «Золотым листом»…
Не очень я понял это. Буквы могут быть поблекшими или картинки, а миниатюры? Это как сказать - чуть поблекший рассказ.
Quote (Rendre)
скинул на скамью у стены мокрую тряпку плаща.
Мокрая тряпка плаща - как-то не очень.
Quote (Rendre)
Оказался на несколько лет моложе хозяина дома,
Может ошибаюсь, но перед "оказалось" кажется нужно "он" поставить. Пока прочитал первый отрывок. Очень нравится как вы пишите. Позже прочитаю продолжение.
Оказался на несколько лет моложе хозяина дома, только-только пробиваются усы, такие же рыжие, как встрепанные короткие вихры, голубые глаза из-под золотистых загнутых на концах ресниц, глядят яростно, ненавидяще.
Ммм...Напрягает отсутствие подлежащего)
Quote (Rendre)
голубые глаза из-под золотистых загнутых на концах ресниц глядят яростно, ненавидяще.
Quote (Rendre)
откликается хозяин дома.
Откликнулся посреди диалога? Обычно этот глагол используется в других ситуациях...
Quote (Rendre)
унизанные
Может "перстни нанизаны"? Режет слух, да и в существовании такого слова я сомневаюсь)
Повторы, кстати, тоже присутствуют. Написано хорошо, жду продолжения) Слова умеют плакать и смеяться, Приказывать, молить и заклинать, И, словно сердце, кровью обливаться, И равнодушным холодом дышать. Призывом стать, и отзывом, и зовом, Способно слово, изменяя лад. И продолжают, и клянутся словом, Напутствуют, и славят, и чертят.
В качестве предисловия. 1. Это отзыв только о первой части. 2. Я не знаю, кого здесь можно критиковать, а кого хвалить, поэтому просто выскажу свои мысли вслух. Читательские. Не более. 3. Я противная.
Начало. Если бы я выбирала, что почитать, и прочла такое начало, я бы закрыла книгу. И не потому, что я пропускаю в книгах описания и жажду бесконечного экшна, а потому что своей цели - создать атмосферу комфорта, уюта, расслабленности - это описание не достигло. Во-первых, языки пламени, которые пытаются вырваться из камина, сразу навели на мысль о возможном пожаре, что никак не расположило к мирному созерцанию. Во-вторых, «за высоким узким окном…» Вот это «за» настроило на то, что ГГ, от лица которого ведется повествование, изначально находится в комнате. Но «был бы с той стороны рамы» практическо сразу это ощущение сломало. Какой уж тут комфорт, если мне пришлось перечитывать все заново, ибо я просто запуталась, где же находится герой. Ну, и в-третьих. Нет уюта. Ващпе. Потому что у вина нет вкуса, у книги нет веса, знакомых стихов просто не слышно. Из общих слов уют не получается. Уют требует деталей.
Стиль. Язык незамысловат. Наверное, в приключенческой (детективной?) литературе так и надо. Наверное. Мне просто всегда вспоминаются слова Ильфа или же Петрова. Что-то типа «когда я пишу, то сразу отбрасываю те обороты, которые первыми приходят на ум». Прошу прощения за неточность цитаты. Так вот, если взять ваше «Снял потертую шляпу, с которой текло ручьем, скинул на скамью у стены мокрую тряпку плаща», к примеру, то «текло ручьем» - это первое, что приходит на ум. Это привычное. Это не эксклюзив. А вот «мокрая тряпка плаща», не соглашусь со сказанным выше - классный образ. Тут и ощущение мокрой ткани, и качество самого предмета: дорогой плащик в тряпку от дождя не превратится, и отношение рассказчика: фу, какая мерзость. Жаль только, что этот образ – один из немногих в первой части. А еще неожиданен резкий переход от времени прошедшего к настоящему. Я кагбе читывала, что столпы современной литературы на стилевое единство чхают, но меня вот сбило основательно.
Портреты. Описание персонажа, прибывшего в гости, более чем уместно – да, мы увидели его и сразу рассмотрели. Но хозяин? Почему в начале мы любовались маленькой скамеечкой и листиком в его руках, но не видели его самого? Он был в вуали, закрывающей лицо? А потом вдруг, внезапно… Такое ощущение, что автор спохватился, что забыл про портрет хозяина, и к середине повествования решил-таки вставить описание скул, носа и подбородка. Вот именно тогда, когда читателя его внешность интересует меньше всего, а гораздо интереснее, чего эти двое не поделили и о каких бумагах идет речь. *Быть может, я сейчас скажу нечто недопустимое, но мое стойкое убеждение – что портрет героев возникает в голове читателя на основе поступков, слов, реакций. Хоть убейте, не помню уже ни волос, ни ямочки. Запомнилась уверенность героя и умение держаться, его однозначное превосходство над соперником, выдающее особу голубых кровей. Почему, кстати, он занервничал? Не клеится. Как я уже сказала, он кажется очень уверенным в себе человеком. Это рыжий его боится, факт. Времени, чтобы подготовиться к встрече, у первого было более чем достаточно. Цинизма своих поступков он не стесняется. Не истерит. Не соглашается на первое же предложение, чтобы избавиться от компрометирующих бумаг. К чему тогда эта деталь про нервные пальцы?*
Персонажи. Второй персонаж вызвал симпатий много меньше, хотя, наверное, планировалось совершенно противоположное. Голубые глаза и рыжие (почти золотые) вихры – это хрестоматийный портрет героя-любовника. В данном случае, еще и поэта. Приятно было, что он не настолько не сведущ в жизни, как его в том обвиняет бывший товарищ. Проще говоря, если бы он еще и восторженным дураком оказался, мечтающем о женитьбе на принцессе – это был бы полный швах. Но мне он не понравился не столько внешностью, сколько полным отсутствием движения в первой части монолога. Вы говорите, что смотрит он «яростно и ненавидяще», но ярости нет. Слово есть, а ярости нет. Рыжий выплевывает слова, и эмоциональность их такова, что он должен, по меньшей мере, за грудки схватить собеседника и со скамеечки приподнять его толику. Да хоть по столу кулаком шарахнуть. А он стоит столбом. Велик ли подвиг произносить пламенные речи на безопасном расстоянии? Можно, конечно, понять, что подсознательно он боится: не к ровне пришел. Но «Какая же ты мразь!», «Я тебе не позволю», сам факт, что он решился шантажировать - это уже явное нарушение субординации, так что мог бы слова и делом подкрепить. Да, поэт, и, возможно, бить морду не обучен, но ведь, опять же, ругается и шантажирует. Значит – все же не амеба и внезапный паралич - все-таки промашка автора? Мне вот школьные уроки вспомнились, где нам вдалбливали в головы, что каждая деталь у писателя неслучайно. И если Базаров заявляется к Павлу Петровичу почему-то с тростью, то пусть вас не обманывает относительно вежливый тон его обращений. Потому что трость эту он взял не иначе, чтобы голову проломить своему собеседнику в случае отказа от дуэли. Вот это ярость. А у вас, увы, никаких акцентов.
Что понравилось. Что мне понравилось безусловно, так это тот хвостатый и ушастый на дереве. Мне кажется, вам самому(-ой) нравилось писать про него. Потому что появились детали и ощущения. Появилась та самая атмосфера неудобства и противности. Я почувствовала дождь на собственной шкуре.) И мне было безумно интересно, чего он там шпионит. А еще мне понравился диалог. Он полон энергии и эмоций. И если вначале показалось, что диалог чуточку на читателя/зрителя, то потом герои словно забыли о сторонних наблюдателях. Огромный плюс – нет автора-посредника, который бесконечно разжевывал бы мне, дурочке, якобы непонятные места. Я сейчас абсолютно серьезна. Диалог очень информативен. В нем и история этих троих, и характеры, и интрига. А это большого стоит. Зы. Не смогла догадаться, что именно задумал поэт.)
2. Я не знаю, кого здесь можно критиковать, а кого хвалить, поэтому просто выскажу свои мысли вслух. Читательские. Не более.
Критиковать и хвалить можно любого) Слова умеют плакать и смеяться, Приказывать, молить и заклинать, И, словно сердце, кровью обливаться, И равнодушным холодом дышать. Призывом стать, и отзывом, и зовом, Способно слово, изменяя лад. И продолжают, и клянутся словом, Напутствуют, и славят, и чертят.
Развязка для меня была неожиданной. Поэтому практически все беру под спойлер.
Снова мне непонятен поэт. Непонятны его мотивы прежде всего. Что им движет? Желание отомстить? Желание раскрыть своей возлюбленной глаза? Я не исключаю оба варианта, ибо было все-таки «яростно и ненавидяще». Хотя и сильно сомневаюсь, что, даже желая смерти соперника, такой персонаж, как поэт, был бы на это способен без чужого манипулирования. «Прости» и рыдания в конце – явное тому подтверждение. По большому-то счету, ему письмо было много нужнее, нежели жизнь герцога. Так не проще ли было заставить его написать письмо под дулом пистолета да и уйти с миром и с бумагами? Как там в Крестном отце: или на этом листе будет твоя подпись, или твои мозги. Игры с ядом, размышления о судьбе были бы мне понятнее в том случае, если бы эта благородная душа сама не захотела жить, взяв грех на душу, и решила таким вот образом самоубиться. Но к чему эти же игры, если герой уже переступил через себя? У него пистолет, и он принял якобы противоядие. Он изначально играет нечестно, о каком благородстве речь? Опять же логичнее навести пистолет – и пиф-паф. Зачем такая многоходовка нужна королеве – понятно. Но как она объяснила это поэту: ты сначала предложишь ему яд, и только если не согласится – застрелишь его (герцог ведь мог и не согласиться, не правда ли? При его-то самомнении мог и не поверить, что какой-то заморыш-поэт способен на убийство)? Поэт все-таки дурак?( Или он, уж простите, скотина не меньшая и хороший актер? Собственно, тогда поделом. Но я опять вспоминаю «прости» и рыдания. Не стыкуется у меня.( Яд выпил, думая, что это как раз противоядие Я запуталась. Поэт его выпил раньше - якобы противоядие? Тогда почему яд подействовал на него так поздно? Да и как королева высчитала, что он успеет? тяжелый пистолет не дрожит – честно говоря, тут я подумала не об отсутствии волнения, а о физической готовности. Удержать тяжелый пистолет в вытянутой руке не так-то просто, даже если ты спокоен. Изнеженный поэт бицепсы подкачивал?
Большего, чем в первом отзыве, не скажу. Читается достаточно легко. Как и сказала уже, предугадать развязку очень сложно. Я не смогла, во всяком случае. Диалог по-прежнему хорош. А описание места действия свелось к столу и камину. Мне вот не хватило фантазии придумать, что там еще бывает, в этих охотничьих домиках. И еще, честно говоря, мне непонятен ваш выбор настоящего времени. Все-таки оно необходимо тогда, когда смакуется каждый момент происходящего. Когда фиксируется каждая деталь. А у вас действие беспрерывно сменяется действием. Есть ли смысл останавливать мгновение?
Зато финал очаровательный. Такой томно-спокойный. И эта царственная циничность истинной убийцы, и мягкость, «котеночность» дракончика. Запах разливается по воздуху. И все так уютно-уютно. Как раз то, чего так не хватало в начале.
Сообщение отредактировал Заноза - Субботтаж, 30.06.2012, 22:53
