|
| Цитата дня |
Хочется сказать художнику: не лги — выдумывай.
(Станислав Ежи Лец) |
|
|
|
Тараканы
|
|
| astepanov | Дата: Пятнашка, 02.05.2014, 15:44 | Сообщение # 1 |
 Зависший
Проверенный
Сообщений: 197
Награды: 3
Репутация: 8
Статус: в реале
| История эта случилась в Москве. Она началась очень давно, развивалась прихотливо и едва не закончилась апокалипсисом, но памятная всем морозная зима 200Х года привела события к счастливому разрешению.
- Ага! – радостно воскликнет искушенный читатель: - Было, знаем! Михаил Афанасьевич Булгаков все это уже описывал в «Роковых яйцах»!
Да, грустно ответит автор, было. И не только у Булгакова. Ни мороз ли помог Кутузову избавиться от Наполеоновских полчищ, ни он ли в следующем веке способствовал победителям в великой битве под Москвой? А помните ли вы сказку «Морозко»?
Все это говорит лишь об одном: ничто не ново и все, что случается, есть ремейки одних и тех же пьес, написанных Великим Драматургом на небесах.
Итак, начнем.
Глава 1
В двадцатые годы дом сгинувшего в пучине революции купца Редькина был превращен в коммунальный. Вы и сейчас можете увидеть этот дом № 23 на улице Неизвестных борцов. Стоит взглянуть на деревянные раскрашенные желтой краской колонны, увидеть небольшие окошки, из трех рядов коих нижний приходится на полуподвал, широкое парадное (ныне закрытое навеки), и взору рисуется картина тихого быта купца и его семьи. Пусть это полотно и навеяно шаблонными сериалами невзыскательного нашего телевидения – все ж опишем его.
Вот пышнотелая купчиха Редькина, одетая в роброн и чепец, сидит у похожего на нее самовара и, раздувая щеки, студит чай в блюдечке; комната полна пальм и фикусов в кадушках, стол из темного палисандра застелен бордовой бархатной скатертью с кистями, все вокруг дышит основательностью и покоем. Тут ехидный читатель спросит: «А откуда известно, что крышка стола палисандровая? Под скатертью ведь не видно!». Не мешай, зануда! Хочу палисандр – значит будет палисандр!
Вот и сам Редькин, худосочный господин с ранней плешинкой сидит за столом; на отделанной бугристой кожей столешнице перед ним счеты и он ловко щелкает костяшками, подбивая итоги дня. А вот на обширном дворе отличная конюшня, и двуколка (и новомодный самобеглый экипаж) в каретной, и домик для дворни, и летняя кухня…
Все переменилось в короткий срок, стоило лишь овеществиться ужасному слову – революция. Сам Редькин, и мадам Редькина, и их отпрыски - гимназисты улетели неведомо куда – то ли за границу, то ли на страшные северные поселения… Посохли пальмы, разбилось блюдце. Сгорел благородный палисандр – да и не он один, а вместе с конюшней и двуколкой. Нет, пожара не было, просто нужны были в замерзающей Москве дрова – и пошли в топку и столы, и роскошная энциклопедия Брокгауза и Ефрона, и прочие не первой надобности вещи. И опустел дом, загрустил, застеснялся своего буржуйского вида.
Но пришли новые жильцы, комнаты разделили перегородками, чуланы переименовали в комнаты, растащили окончательно остатки дворовых построек – и дом стал зваться коммунальным. Теперь на общей кухне день и ночь гудели примусы, на веревках сушились пеленки, кальсоны и простыни, а воздух наполнился запахами хозяйственного мыла, подгоревшего постного масла и керосина. Первыми просыпались хозяйки и затевали готовить скороспелые завтраки; потом толклись на кухне мужчины, курили спросонок, переругивались в очереди к туалету, иные – брились; мордастые недоросли - братья Дрюкины – собирались в школу и чинили мелкие пакости всем подряд.
Когда живописец заканчивает картину, то порой стоит возле нее часами и ищет, какой штрих наложить последним. Но вот он найден – и полотно оживает, и свет его озаряет восхищенного зрителя. Таким штрихом, без которого описание дома №23 на улице неизвестных борцов было бы серым и бескровным, были тараканы.
Здесь не могу не воспеть ныне забытое, вытесненное суетливой прусачьей породой племя русского рысистого таракана. Ах, какое это было благородное животное! Мощное, стремительных очертаний тело; шоколадный с сизым отливом панцирь; ноги того абриса, который заставляет художников понимать тщетность попыток достичь совершенства, а юношей – сочинять стихи:
«Я за край твоей ноги
Весь готов на подвиги…»
Но продолжим описание. Тело тараканов увенчивала крохотная относительно тулова, как у статуй воительницы Дианы древнегреческой работы, голова. Длинные, как у Тараса Шевченки, усы шевелились неустанно. На капоте вместо хвоста топорщились, предвосхищая достижения дизайнеров «Кадиллака», две то ли антенны, то ли стабилизатора – пусть меня поправят высоколобые энтомологи. Все эти детали, совершенные сами по себе, образовывали прекрасное целое, соединившись в ту гармонию, кою алгеброй разъять невозможно. И не будем. Остановимся, ибо вовремя остановиться – это и есть основная тонкость в жанре изящной словесности.
Благородство статей странным образом сочеталось у тараканов с робостью натуры. Постоянные места их обитания были в туалете, там, где подтекала вода из трубки, подведенной к сливному бачку; в ванной, в которой никто не мылся, но по очереди стирали – за четырьмя оцинкованными бачками для грязного белья и, конечно же, на кухне. Усатое племя преимущественно пряталось на означенной территории, и лишь изредка кто-то молодых и неопытных решался пробежать по открытому пространству. Иное дело – ночь: тут наступало время для лихих походов по столам и мусорным ведрам, с немалой ловкостью бегали насекомые по стенам и даже облупленной штукатурке потолка, а самые отчаянные даже умудрялись заползать в постели к жильцам.
И все время, покуда соседствовали жильцы дома № 23 и тараканы, между ними шла война. Хотя, можно ли называть войной действие, в котором нет противоборства двух сторон, но одна оказывается вечно уничтожаемой и сохраняется лишь благодаря плодовитости и скрытности? В нашем языке нет слова для обозначения такого явления, ибо даже при геноциде уничтожаемая сторона сопротивляется. Но разве может сопротивляться человеку, вооруженному галошей или свернутой в трубку газетой, даже самый большой таракан?
Что послужило причиной неприязни человека к таракану? Когда началось это немыслимое по жестокости избиение? Мы не знаем, но заметим, что род тараканий куда старше человечьего: люди ведут себя от Адама и всего семь тысяч лет населяют землю (бредни эволюционистов, которые полагают, что наши предки скакали по деревьям и строили рожи посетителям зоопарков, мы отметем как совершенно невозможные и несоответствующие Священному писанию), а тараканы были древним племенем уже тогда, когда бродили по планете страшные динозавры. Может быть, люди не любят тараканов по той же причине, по которой большой и сильный вечно гнобит маленького и слабого? А может, люди инстинктивно ощущают свою ущербность – ведь тараканы, сохранившиеся в неизменном виде с допотопных времен, не менялись по причине именно своего совершенства и пригодности к существованию при любых условиях? Или же всему причиной обезьянья жадность людей, коим приходилось делиться с тараканами крошками со своего стола и в юртах кочевников, и в вигвамах индейцев, и в избах вятичей, и в ледяных иглу эскимосов? Или людское племя по привычке перекладывает вину за все свои беды на других – а другие - вот они, прячутся за мусорным ведром или шуршат под обоями и всегда под рукой для ритуальной казни? Вот парадокс бытия: расстояние до какой-нибудь Веги, не нужной никому, измерено, и установлено доподлинно, что у царицы Савской были волосатые ноги, а отношения между многомиллиардными народами людей и тараканов все еще остаются вне поля интересов ученых мужей.
Итак, в доме № 23 творилось непрерывное кровопролитие. Братья Дрюкины, вместо того, чтобы постигать основы алгебры и диамата, отрывали несчастным тараканам лапки – по одной, наблюдая, как постепенно уменьшается скорость бега. Их мать, обнаружив очередного утопленника в кастрюле с борщом, не оплакивала его, но с хрустом давила его собратьев, прятавшихся под мусорным ведром. Дрюкин - старший пытался морить тараканов водкой. От водки они впадали в неистовство, смело лезли в постель к соседке Дрюкиных Валентине Банной, отчего та визжала и грозилась милицией. Ученый бухгалтер Грум-Базаев приносил из аптеки борную кислоту, мешал ее с творогом и пивом и намазывал смесью плинтусы. Иные тараканы, прельстившись дармовщиной, гибли; смесь прокисала и воняла неописуемо, за что прочие жильцы бухгалтера не любили.
Анна Борисовна, швея – надомница, тайно топила тараканов в кастрюлях и чайнике, принадлежавших Грум-Базаеву. Так она разом и избавлялась от насекомых, и мстила бухгалтеру за то, что он не только не хотел на ней жениться, но даже и не замечал.
Кузьмич, лекальщик шестого разряда, травил тараканов керосином. Звери не хотели пить керосин и приходилось поить их насильно.
Не счесть способов, которыми жильцы дома №23 изводили своих шестиногих соседей; неисчислимы потери тараканьего племени, и только оптимизм, скрытность и плодовитость, да еще разобщенность жильцов в военной компании спасли тараканов от окончательного истребления.
Глава 2
Не надо думать, что только тараканы заботили жильцов дома № 23, что на улице Неизвестных борцов. Они воевали друг с другом, с клопами, блохами и мухами. Война между жильцами коммуналки – сюжет многажды обыгранный, набивший оскомину и неинтересный, а потому мы не будем на него отвлекаться. Прочая же насекомая братия была в то время обычной во всей Москве и даже в провинции. Клопов шпарили кипятком и мазали керосином – без особого успеха. Блох приносили два полудиких кота цвета стоялой горчицы с хреном и сеттер Фердинанд, принадлежавший Грум-Базаеву. Последний воображал себя охотником и даже имел ружье, но охотиться Фердинанду доводилось только на тараканов. Ах, сколько ведер весело катилось по кухне во время этой охоты, как рассыпались с Фердинанда те блохи, которые не догадались вовремя вцепиться в медноцветную шерсть! Порой Фердинанд охотился и на мух, неисчислимыми полчищами залетавших со двора, где была выгребная яма. Когда они досаждали ему, прилегшему подремать, и нагло ползали по мокрому собачьему носу, хлопнув пастью, пес заглатывал очередную тварь. Но главным средством борьбы с представителями отряда сетчатокрылых были липкие бумажные ленты, спиралями развешенные повсюду. На их желто-коричневой поверхности скорбно и густо темнели крылатые трупики.
Но – хватит об этих вредителях, потому что не к лицу автору, пишущему в жанре изящном, много говорить о тварях неприятных и неопрятных. Именно поэтому дальше не будет не слова ни о вшах, населявших иные головы и презрительно обходивших стороной только лысого Грум-Бызаева, ни о мокрицах, облюбовавших подвал и сырое место у выгребной ямы – а их, кстати, тоже хватало. Умолчим также и о глистах и прочей их ленточной и круглой родне, потому что они – даже и не насекомые, а вовсе неведомо что. Сосредоточимся только на героях нашей повести.
Тараканье сообщество было сходно с ордой. Отметим, что орда – вовсе не неуправляемое сборище варваров, как представляется многим. Она сплочена жесткой дисциплиной, верой и целеустремленностью, простой иерархией и пассионарностью. Напротив, коммунальщики были разобщены и редко когда действовали сообща. Такое случилось лишь однажды, когда вселилась Клара Карловна Дриттенай. В местах, в которых она до того проходила перевоспитание, привычной была решительная и скорая расправа с теми, кого не хотели видеть рядом. Клара Карловна мобилизовала жильцов на войну, кухонные и личные пожитки и мебель были вынесены во двор, остатки обоев беспощадно содраны, все щели замазаны, стены оклеены газетами, мебель выколочена – и тараканов почти не стало. Но однажды ночью в дом №23 постучались вежливые люди в известной форме, Клару Карловну попросили проехать куда следует для того, чтобы она объяснила кому следует, почему газета «Правда» с портретом любимого вождя оказалась наклеенной на стену рядом с мусорными ведрами. Объясняться пришлось долго - аж до 1953 года. Зато в коммуналке один из жильцов сумел увеличить размер жилплощади на шесть квадратных метров и приобрел немалый авторитет, а тараканы получили передышку.
В сорок первом наступило запустение. Ушли и не вернулись братья Дрюкины. Грум-Базаев эвакуировался со своим заводом в Ленинабад. Анна Борисовна стала работать на швейной фабрике, где обычно и ночевала по причине удаленности от дома № 23, а потом и вовсе вышла замуж и переехала к мужу. Люди менялись, было голодно. Крошек для тараканов не оставалось и приходилось довольствоваться сухим крахмальным клейстером, на котором держались газеты, заменявшие обои. Лишь однажды пришел шумный веселый человек, пахнущий дымом и потом, поставил в угол костыли, на стол – бутылку водки, две банки тушенки и положил буханку темного хлеба. Он и Валентина Банная, единственная из прежних жильцов, всю ночь разговаривали, пили, смеялись и плакали. Утром человек ушел, усталая Валентина отправилась на работу, а тараканы съели крошки – но много ли им надо?
Тягуче, невыносимо медленно налаживалась жизнь после войны. Вот отменили хлебные карточки; вот прислали из Ленинабада посылку с рисом и сахаром; а вот и мясцо распустило аромат из булькающей на примусе кастрюли. По вечерам патефон пел пасодобль «Рио-Рита» и о том, как в парке Чаир распускаются розы. Повеселели люди, повеселели тараканы. Но если для жильцов времена настали, несомненно, неплохие, то тараканам жизнь приготовила новую напасть: источник ее был даже и не в Москве, а в далеком городе Дзержинске, что в Горьковской области – в девичестве нижегородской губернии, и на Саратовщине – в никому неизвестном поселке Шиханы-2.
Как жильцы дома № 23 воевали друг с другом и с тараканами, так и государства стремились и стремятся извести своих сограждан, а тем паче – соседей, придумывая всякие полезные пушки, бомбы и газы. К 1959 году никого нельзя было уже напугать хлором, фосгеном, ипритом и прочими снадобьями, а потому в Шиханах, в закрытом институтике, разрабатывали новые штуки, которые должны были до икоты ошеломить как бывших союзников, так и сограждан. Побочным плодом исследований стал дуст, производство которого и освоили в Дзержинске. Грустно и скучно устроен мир, господа.
Новая жиличка дома 23, Маша Рюмина, первой раздобыла дуст. Серый порошок развели в ведрах с водой и мелом и, содрав газеты, побелили стены и потолки во всех комнатах. Через два дня люди покрылись сыпью, клопы легли на спину и задрали лапки кверху, а тараканы понесли тяжелые потери. Лишь те, что жили за плинтусами, отделались кашлем и головной болью, да один молодой таракан оказался не только безразличен к отраве, но и жрал ее, хвастаясь удалью перед другими. Он-то и стал родоначальником всех последующих шестиногих жесткокрылых обитателей дома № 23 на улице Неизвестных борцов.
Успех в многолетней войне так окрылил жильцов, что вскоре каждый из них раздобыл по кульку серой отравы. Однако вскоре дуст перестал действовать, потому что, как и предписано запретной наукой генетикой, случилась незапланированная мутация, породившая сверхживучую тварь. Разочарованные жильцы собрали запасы дуста в холщовый мешок, убрали его – в ожидании лучших времен – в угол общей кладовки и забыли о нем. Отметим, что почти все тараканы тайно наведывались время от времени к заветному мешку и припадали к серым пылинкам, застрявшим в ткани. Был ли это ритуал, предназначенный для закрепления в памяти потомков событий первой дустовой войны, или же смысл этого действа был совсем иным, мы узнаем позже.
Прошел лишь год, а усатое, ясноглазое и стремительное племя молодое вовсю резвилось на кухне и в комнатах, устраивало ночные пиршества, шуршало за ведрами и под раковиной и щекотало людей в их постелях. Множество бед пережили тараканьи предки, и лишь две напасти миновали их: пожар и мороз. Закаленные беспрерывной борьбой и выжившее в ней, шли тараканы вместе с людьми к светлому будущему.
Наступило хрущевское время – время строительства малолитражных квартир, время новых свобод и новых притеснений, новых надежд и новых разочарований.
Глава 3
Прошло немало лет. Многие из жильцов дома № 23 через скорбный мраморный стол прозектора переправились в лучший мир, другие же расселились в новостройки. За это время взросла на полях и исчезла с оных кукуруза, слетал в космос Гагарин, вспыхнула и подувяла мода на Битлов, экономика стала очень экономной, ушла под кремлевскую стену череда дорогих и не очень генеральных секретарей, случился Чернобыль. Наконец, распался союз нерушимый республик свободных, приказала долго и хреново жить власть советов. Времена наступили новые и странные. Дом едва не попал под снос, но толстые кирпичные стены, колонны фасада и столетние липы перед ним так умилили комиссию по градостроительству, что его решили занести в список охраняемых памятников архитектуры.
Как водится у нас, все, что охраняется и принадлежит государству, хочется немедленно спереть. Дом по невидимой дорожке, щедро устланной зелеными маслянистыми бумажками, переехал документально к новым владельцам – Павлу Павловичу Сидоркину и Сереге Лимонкину. Первый из них во времена развитого социализма был директором маслозавода и как умасливать – знал не понаслышке. Второй же закончил биофак МГУ и до сих пор обрывал бы тычинки на цветах, что в ботаническом саду за бывшей ВДНХ, если бы не его дядя, состоявший прежде вторым секретарем райкома. В силу гегелевской диалектики дядя, отвечавший за идеологическую работу и знавший о высокой морали все, сделался вхож в круги не только аморальные, но и вовсе беспринципные, и сколотил кругленький капиталец. Он-то и порадел родному человечку – Сереге Лимонкину, да так успешно, что вскорости племяш на дядюшку поплевывал через губу и ручку для приветствия подавал ладошкой вниз.
Дом был подвергнут ремонту и покраске с фасада, а изнутри напрочь переделан. Хитрозобый Пал Палыч придумал в потрохах дома, назначенного под офис, обустроить все не по образу безликих контор, коих и так стало видимо-невидимо, но восстановить интерьеры дореволюционные: с обилием драпировок и гобеленов, массивной вычурной мебелью, паркетом из дуба, красного и эбенового дерева, большущим фортепьяно, цветами в кадках – ну, все как в музее театральной культуры, что у Павелецкого вокзала. Не была затронута перестройкой лишь та кладовка, в которой пылился мешок с дустом. Почему же, спросите вы? Позитивистская наука скажет о скрытых причинах, утонувших в море энтропии, а более романтичные философы будут лепетать о провидении – но, как ни крути, «тайна сия покрыта мраком».
Затея удалась, и скоро дом стал напоминать собой то, чем являлся во времена купца Редькина и даже стал еще лучше, а под необъятным фикусом за компьютером, клавиатура которого была ловко замаскирована под конторские счеты, уселась в вольтеровское кресло симпатичная секретарша, одетая в большое декольте и кринолин.
Чем занимались в то время Серега с Пал Палычем – доподлинно неизвестно, а в имя их фирмы входили незапоминающиеся корни вроде «консалтинг», «холдинг», «инвест» или «интерпромстройтрансконнект». Как бы то ни было, скоро должно было состояться подписание договора, который очень поправил бы их финансовые дела, сильно подорванные как ремонтом и обустройством дома, так подмазыванием властей.
Однажды пополудни к дому подкатил кортеж черных и устрашающе огромных машин, откуда вышли господа, частично обряженные по моде того времени в малиновые пиджаки и золотые вериги. Конечно же, на них была и другая одежда, равно как была и охрана. Надеюсь, вы не думаете, что автор может представить себе господ, одетых только в яркие пиджаки и золотые цепи, да к тому же и без охраны? Такое было бы странным не только на улице, но и в бане. Но перечислять здесь всякие носки-рубашки и прочие предметы одежды кажется совершенным моветоном.
Хозяева встретили прибывших на пороге, секретарша подала хлеб-соль. В покоях уже заготовлен был стол с поросенком, осетром, икрой, водкой на льду… Ну, знаете, сами ведь обедаете иногда?
Когда секретарша с полупоклоном подала визитерам папку с подготовленными для подписания документами, взгляды мужской части собрания устремились за декольте. И тут случилось неожиданное: с потолка прямо за корсаж рыбкой упал никем доселе невиданных размеров таракан! Вероятно, его привлекали вовсе не стати секретарши, а роскошь стола, но глаза насекомого разбегались, озирая яства, а потому глазомер подвел его. Все замерли. Таракан мгновенно оценил обстановку, шевельнул усами и принял единственно правильное решение: драпать вглубь. Секретарша завизжала. Все, включая охрану, оцепенели. Лишь глава делегации прибывших не растерялся и начал ловить стервеца. Обезумевшая секретарша немедленно изогнулась и цапнула старичка зубами за палец. Теперь визжали уже двое. Суматоха возникла неимоверная.
Нечего и говорить, что сделка сорвалась. Это был полный провал. Серега и Пал Палыч обвиняли друг друга, едва не дошло до мордобития. Дело получило огласку, дом № 23 стали именовать не иначе как «дом с тараканами», а ликвидность его резко упала. Теперь продажа дома не вернула бы даже малой части затрат. Конечно, в загашнике у компаньонов кое-что было, но тут произошло и вовсе страшное: однажды Пал Палыч исчез с кое-какими бумагами и немного позже Серега узнал, что путем неких комбинаций Палыч стал единственным владельцем совместного капитала, оставив Сереге только дом. Юристы говорили, что достать теперь Пал Палыча практически невозможно, а рассчитывать на помощь дядюшки не приходилось. Серега затосковал, запил, бродил по ненужному дому и с ненавистью давил тараканов.
Глава 4
Из рассказа Коли Шибряева
Я закончил биофак МГУ в 1990 году. Наверное, внешне я – типичный «ботаник»: астеничен, ношу очки с сильными линзами, рассеян и не слежу за внешностью. Однако я не ботаник, а зоолог и специализируюсь на беспозвоночных. Называть тему своей дипломной работы не буду – только специалист поймет, о чем идет речь, да и то не всякий.
К поступлению в университет меня подвигли не только природная любознательность и приличные успехи в школе, но и желание покинуть провинциальный городок, в котором вырос и который казался мне по тогдашней наивности полным тоскливой скуки.
Выбор будущей специальности диктовался сразу несколькими обстоятельствами. Физика казалась слишком абстрактной, заумной и вместе с тем – вот парадокс! - откровенно милитаристской. Романтическая во времена Лавуазье и даже Менделеева химия, как мне представлялось, была отдана на растерзание физикам, сама переместив свое внимание в биологию. Не последнюю роль сыграли мои эстетические пристрастия: всяческие бабочки, божьи коровки и жуки-бронзовки казались мне необыкновенно привлекательными.
Конечно, все это было наивно и не очень умно, но выбор мой оказался верным. К третьему курсу я окончательно утвердился в намерении стать энтомологом.
Кому-то такая профессия может показаться оторванной от повседневной жизни как, скажем, астрономия или топология многомерных пространств. Но знаете ли вы, что совокупная масса населяющих землю насекомых втрое превосходит массу позвоночных, в том числе и нас с вами? Знаете ли, как велико их видовое многообразие? Догадываетесь ли, что болезни и здоровье, урожаи и голод, даже погода зависят от насекомых?
А какие невероятные резервы кроются в этом царстве! Человек одомашнил собак, дикого тура, лошадь и некоторых птиц – и список можно долго продолжать. Но из насекомых прирученными, да и то очень условно, можно считать только пчел да шелкопряда. Фантазия рисовала мне все новые и новые возможности применения насекомых, и польза от них могла бы быть куда больше, чем от освоения электричества и атомной энергии.
Первые самостоятельные опыты я выполнил на третьем курсе. К тому времени многие методики стали доступными для умелых студентов, учет реактивов и биологического материала на кафедрах был никакой – и, натаскав всего нужного в общежитие, я приступил (разумеется, не один, а с двумя сокамерниками – второкурсниками) к работе.
Затея состояла в том, чтобы заставить таракана обыкновенного вырабатывать мед подобно пчеле. Цель эта вовсе не нелепа, как может показаться поначалу. Пчелы склонны к болезням – тараканы живучи; пчелы кусаются – тараканы – нет; пчелы активны летом – тараканы могли бы быть медоносными круглый год. И – самое главное: пчелам нужны цветы, а у тараканов, как и у их ближайших родственников – термитов, есть в латентной форме способность переваривать растительную клетчатку, превращая ее в глюкозу. Вряд ли вы отличите на вкус глюкозу от фруктозы, которая составляет основу пчелиного меда.
Помимо прочего, мне хотелось почувствовать себя почти что богом, сотворяющим новую жизнь.
Это была интереснейшая работа. Нужно было не только встроить в геном таракана фрагменты генома пчелы – следовало получить именно те фрагменты, что выполняют требуемые функции, и попасть в нужные участки тараканьей ДНК.
Наш частичный успех во многом был результатом счастливых обстоятельств. К концу шестого семестра в самодельном инсектарии, изготовленном из старого аквариума, рыжие усачи за неделю превратили шестисотстраничный том «Handbuch der allgemeine Biologie» в жидкий буроватый мед, который они сами почему-то не ели, предпочитая творог и пиво. Правда, этот мед имел запах, который даже нам, привыкшим к ароматам студенческой общаги и неухоженной столовой, нам, подрабатывавшим в секционном отделении морга кафедры судебной экспертизы мединститута, не казался привлекательным. Но это было, по сравнению с общим успехом, легко исправимой мелочью.
Несколько штук опытных экземпляров тараканов сбежали, и потом некоторое время книги и постели в комнате слипались от меда. Мы испугались: бесконтрольные биоинженерные опыты – дело не шуточное. Но – то ли вновь обретенные признаки оказались рецессивными и полностью растворились и угасли в расе диких тараканов, то ли вскормленные на сытных харчах окультуренные тараканы оказались слабыми в конкурентной борьбе – вскоре следов их существования не стало.
Эти результаты тянули на нобелевку, но не были опубликованы даже в «Студенческом вестнике» как потому, что от них за версту несло криминалом, так и потому, что вскоре мои помощники увлеклись новыми проектами, идеи которых я им подбросил: биосинтезом генномодифицированными насекомыми ценнейших лекарств, которые методами традиционной химии сделать не удается; производством в промышленных количествах ядов арахнидов в интересах министерства обороны; сращиванием ганглиев насекомых с компонентами вычислительной техники для получения невероятных по производительности полуинтеллектуальных компьютеров; изготовлением секрета слюнных желез клопа-черепашки – невыносимо зловонного и совершенно безвредного вещества, за час разрушаемого на воздухе и потому абсолютно необходимого для разгона демонстраций и в прочих мероприятиях, без которых построить истинную демократию невозможно. Эти затеи казались мне не очень интересными, но друзей увлекли открывавшиеся коммерческие возможности.
Я же решил разом решить все проблемы, стоящие перед человечеством, путем биологического преобразования человека.
К тому времени, из чувства противоречия с читаемым нам курсом философии, я просмотрел основные работы Маркса и убедился в том, о чем, как биолог, догадывался и прежде: любовь и голод правят миром. Удовлетвори все биологические потребности – и не будет социальных, экономических и прочих болезней общества. По сути, проблема голода сводится к задаче обеспечения всех дешевой энергией, причем такой, которую нельзя будет отнять, как нельзя отнять возможность дышать общим воздухом. А для этого нужно научить каждого усваивать энергию солнечного света. Заставьте человека вырабатывать подкожный хлорофилл; сделайте его способным поглощать углекислоту из воздуха – и ему не будут нужны пища и одежда. Только ночью ему потребуется жилище – да и потребуется ли? Ведь никто не сможет отнять у него одежду или еду – так зачем ему стены?
А если пойти дальше и научить человека, подобно клубеньковым бактериям, усваивать азот из воздуха, то ему не потребуется и белковая пища. Редуцируется пищеварительный аппарат и выделительная система; поверхность тела увеличится, чтобы улавливать больше солнечных лучей; человек станет холоднокровным - для того, чтобы хватало солнечной энергии. Следствием понижения температуры тела будет замедление скорости деления клеток – и продолжительность жизни станет неимоверной. Вечно зеленый, с раскидистыми ушами, лишенный зависти и агрессивности, не зависящий от нефти и металла, пойдет Homo Clorus к будущему, окруженный другими живыми существами, которые снова вернутся к библейскому мирному сожительству с человеком.
Конечно, развернется борьба за место под солнцем и за ресурсы воды для полива, но разве этих проблем нет сейчас? Конечно, на смену привычным болезням придут новые – придется травить дубового шелкопряда или яблоневую моль. Но эти напасти – ничто в сравнении с теми апокалипсическими ужасами, что могут случиться, если не принять срочных мер по спасению человечества.
Вы спросите, а при чем здесь насекомые и энтомология? Все очень просто: некоторые насекомые симбиотичны с водорослями, содержащими хлорофилл, а потому этап работы с насекомыми неизбежен. Освоив технику работы с геномом насекомых, мы легко сможем манипулировать с геномом растений и бактерий, потому что там все гораздо проще.
Весь четвертый курс я втихаря выполнял этапы программы по озеленению человечества, делая опыты in vitro. Сложности предстояли невероятные; я уже осознал, что даже черновое решение проблемы потребует работы многих ученых в течение нескольких поколений. Но овчинка стоила выделки, а цель оправдывала любые средства.
Очень несвоевременно подоспел пятый – выпускной – курс. Дипломная работа была самая заурядная, на три четверти уже сделанная другими в институте при биофаке и нужная лишь постольку, поскольку являлась составляющей докторской диссертации моего шефа. Защита прошла гладко, я получил дежурные похвалы, несколько замечаний, продемонстрировавших невежество оппонентов, и приглашение остаться в аспирантуре.
Какая, к черту, аспирантура! Мать моя вышла на пенсию и не могла мне помогать как прежде. Назревала женитьба. Студенческая общага ждала кого-то другого. На аспирантскую стипендию не разгуляешься. В общем, пришлось задуматься о вещах приземленных: жилье и достатке.
В августе я был принят на должность МНС в институт прикладной биологии РАН. Работа состояла в рутинных экспериментах, итог которых для меня был очевиден с самого начала. Возможно, вы знаете, что в то время маститый московский профессор клонировал коз и кроликов, продолжив в России эпопею со знаменитой англичанкой овечкой Долли. Фактическим исполнителем этой работы был я. После того, что мы делали в общежитии, клонирование казалось сущей безделицей и оставляло массу времени свободным. Попытки работать самостоятельно по свободной тематике пресекались на корню, а потому я много читал, заполняя пробелы в университетском образовании, отыскивая забытые идеи, осваивая новинки и общаясь с коллегами в курилке и на семинарах. Все новое я немедленно примеривал к ИВО – «Идее Великого Озеленения».
Собственные мои дела были не блестящими. Зарплата МНС не позволяла рассчитывать на съем отдельной квартиры, и я делил двухкомнатную хрущовку на окраине с тремя такими же недавними провинциалами, как и я. О женитьбе пришлось забыть, невеста моя была со мной суха и нервна. Дело шло к разрыву.
В апреле сменилась тематика лаборатории, пришлось бросить работу над диссертацией, костяк которой был уже сделан. Вечная грызня и подсиживание в лаборатории напоминали затяжную драку нищих у паперти. Ходили слухи о возможном закрытии института. Моральное состояние было отвратительным, и я впервые в жизни попытался утешиться алкоголем. Наверное, я спился бы – но пить было не на что, а врожденная стеснительность мешала отыскивать дешевые суррогаты или самогон. Лишь остатки веры в ИВО поддерживали меня на плаву.
Вот в таком состоянии однажды вечером в начале лета я направился к киоску у входа в сквер на углу улицы Неизвестных борцов – чтобы купить четверку дешевой водки и полбуханки дарницкого.
Глава 5
Из рассказа Сергея Лимонкина
- В общем, закирял я наглухо. За четыре дня вылакал все, что в доме было. Чуял, что надо остановиться и про жизнь покумекать, а не получалось: как вспомню про Палыча, так одно только и представляю: как плоскогубцами ему, гаду, губы рву да в задницу кипятильник засовываю, а самого меня корежит от ненависти, как на первой случке. И, чтоб совсем не ошизеть, наливаю себе и наливаю.
И вот кончилось пойло, а закуска еще есть – ее Машуня, секретарша наша уволенная, много запасла. Я в рожу себе воды плеснул, «Диролом» замаскировал перегар и двинул за поллитрой, благо, что далеко идти не надо.
Подхожу к киоску – а там – однокурсник мой, Колян Шибряев, по погонялу – Тараканий бог. Морда кислая и серая какая-то, волосенки реденькие обвисли, штанишки – пузырями, стоит, рубли в пятерне трет.
Дружбы промеж нас сроду не было, но тут – живая душа. Взял я пивка, сели мы на скамеечку в сквере и рассказали друг другу о своих печалях. А потом уговорил я его – в киоске затарились беленькой и пошли ко мне домой, чтобы, значит, усугубить.
Разморозил я поросятину и еще кое-чего на стол набросал, сидим, за жизнь перетираем.
- Вот, - говорит Колян, - есть у меня идея, на которую не жалко пуп порвать, да только денег нужно много – ну, очень много.
- Не, - говорю, - Мне денег тоже много надо – но чтобы я их на идею потратил – да ни за что. Бабки, сиречь гроши, они и без идей найдут, на что тратиться. Ты мне их только найди, а уж извести-то их я сумею. У меня другая идея есть, Колян – выпить. Давай за эту идею выпьем. Наливай, Колян.
Ну, Колян разливает – и вдруг шары у него в аккурат на лоб начинают лезть. Прыгает он к другому концу стола и хватает там таракана обеими руками. Да здоровенного такого – прям как камчатский краб. Вот его дружбан мой одной рукой к столу прижал, другой рукой достал из кармана телескопы и на нос их водрузил, и аж зашелся от радости: и какой, дескать, выдающийся экземпляр, и ухоженный, и упитанный – я бы так над невестой не кудахтал. Потом бережно его на пол поставил и таракан, сволочь, тук, тук, тук – ускакал по своим делам.
Старый. Ленивый.
|
| |
| |
| astepanov | Дата: Пятнашка, 02.05.2014, 15:45 | Сообщение # 2 |
|
Зависший
Проверенный
Сообщений: 197
Награды: 3
Репутация: 8
Статус: в реале
| А Колян стал меня расспрашивать, что и как. Я его по дому поводил, показал, где главные тараканьи схроны, даже в чуланчик завел. А там лежит мешок – серый такой, а на нем с десяток вовсе уж огромных усачей – то ли жрут что, то ли … ну, не знаю. Колян мешок раскрыл, а там кульки из газет свернутые, а в кульках – вонючий порошок. Колян его понюхал, и морда у него сделалась, как в старых фильмах у Дзержинского: -Ты,- говорит, - знаешь, что они дуст жрут, а газеты тут – шестьдесят третьего года? Это ж открытие – такие жизнелюбивые тараканы, их надо холить и нежить, изучать и препарировать!
Я ему и говорю: - Ты, Колян, лучше скажи, где бабла срубить побольше, а тараканы мне – по барабану.
Колян призадумался, а потом и отвечает: - Будет тебе бабло, будет и какава с чаем, и кофей в постель – дай только мозгами раскинуть. Только чур – прибыль пополам, потому что у меня великая идея, я тебе говорил.
Ну, я не жадный – стукнули мы по рукам и пошли отсыпаться. А утром Колян встал эдак картинно, откашлялся, ручку простер и прочел мне лекцию. У меня диктофончик был включен, так я ее дословно могу привести.
« Дорогой Сергей!
Вероятно, ты полагаешь, что бифштекс, который ты съедал на обед, родится в том виде, каким лежит на тарелке. Хотя ты, как и я, закончил биофак, познания твои скудны и разум пребывает во тьме невежества.
Как распоряжения начальников, передаваясь по управленческой цепи вниз, теряют смысл, так и в природе, всякое питательное начало движется по пищевой цепи и становится все более разбавленным. А в начале всякой пищевой цепи лежит коровий блин.
Ты полагаешь, что блины, съедаемые на масленицу, с языческих времен символизируют солнечный круг? Отнюдь! Они – олицетворение коровьего блина, который, купно с конскими яблоками, был основой благосостояния наших предков.
Вот этот блин упал в коровнике. Он еще полон живительных соков, в нем – бактериальные клетки, мочевина, ферменты, частично омыленная клетчатка, пуриновые кислоты и прочие вкусные и полезные вещи. Теперь крестьянин переправит блин в компостную кучу – и начнется череда утрат.
Сначала мухи наплодят своих личинок и опарыши сожрут все самое питательное. Личинки вырастут, превратятся в мух и улетят – и исчезнет часть витальной силы коровьего блина.
Потом вода и остатки ферментов гидролизуют мочевину до аммиака – и потеряется почти весь бесценный азот. Только тогда крестьянин вывезет навоз на поле. Теперь за него возьмутся черви-нематоды, жуки-навозники, что-то унесет в реку дождевая вода. Жалкие крохи достанутся фуражной пшенице.
Но и зерно пшеницы этой не попадет на корм корове, а лишь солома – тощая и сухая. И потому корова будет жилистой и безвкусной, и мечтать она будет не о бугае Ваське, а только о том, чтобы быстрее попасть на бойню и отмучаться. И молока не даст. Ни грамма. Ты спрашиваешь, а откуда же берется молоко? Сейчас узнаешь.
Даже такому дремучему неучу, как ты, должно быть понятно, что если сократить длину пищевой цепи, то потери будут меньше. Если навоз съела бы корова, а еще лучше – ты сам (ведь ты – тоже участник пищевой цепи), то все было бы отлично. Но ни корова, ни мы навоза не едим – просто у нас хилая пищеварительная система. И все же выход есть, и найден давно. В Америке культивируют брата нашего дождевого червя – червя калифорнийского. Он жрет навоз и растет как на дрожжах, а потом его отделяют и перерабатывают на пищевой белок, который добавляют в корм скоту, в муку, отправляемую в Африку, и делают сухое молоко. Ну, не кривись: белок – он и в Африке белок. И вот это сухое молоко у нас разводят и бодяжат с разной фигней, и получается молоко, сметана, творог и даже шоколадные сникерсы.
Одно плохо – калифорнийский червь – квелый, отделять его от навоза трудно, а в наших условиях и вовсе ничего не выйдет: рыбаки червей разворуют в момент. А вот таракан для этой цели – то, что надо: растет быстро, жрет все что попало, не болеет, терпит и холод, и жару, сам чистый, и добывать из него можно не только белок…».
Ну, много еще чего мне Колян нарассказывал. Только, хоть в жуках он и спец, а бизнесе – сущий ребенок. Я ему и говорю: «Вот, Колян, в долги мы влезем, раскрутим предприятие, на технологию и оборудование потратимся, на рекламу опять же, а тут придут конкуренты на готовенькое и сами начнут тараканов разводить – и что нам достанется кроме убытков?»
А Колян расцвел, как маков цвет, и отвечает мне: «Хрен им, конкурентам, обломится, потому что у них такой продуктивной культуры (это он так тараканов кличет) нет, и главного они не знают: наш таракан, если дуст жрать не будет, через пять поколений – а это всего два месяца – теряет плодовитость и вымирает.
Тем он меня и убедил.
Сдали мы флигелек под офис в аренду, чтобы денежка капала, кредит выпросили – а как же без того – и оформили новое предприятие – ЗАО «Инсекта-Футурум». Еще наняли конструктора, подсобника и сами впряглись так, что аж кипело. Для начала опытное производство решили освоить. Колян расчеты делает и конструктора гоняет, я заказы по заводам рассылаю и накручиваю, чтобы быстрее шевелились, подсобник уже вместе с нами инсектарии монтирует – на пятьдесят миллионов условных тараканов. Уже и договоры заключили с молокозаводом, чтобы они нам – отходы, мы им – сухое молоко, и с тремя ресторанами, чтобы объедки по дешевке нам отправляли. А Колян все больше расходится: мы, говорит, еще и хитозан будем поставлять – такая полезная добавка от похудания и от дистрофии, и ферменты тараканьи – съешь его, и даже стекло и пластмассу переваривать будешь запросто.
Вот прошел год, кредиты мы проели, но наладили все как надо: зрелые тараканы сами бегут в мясорубку, та молотит их в жидкий фарш, фарш идет в чан со щелочью – и белок там растворяется, а хитиновая крошка идет в центрифугу. Потом белок осаждается разбавленной кислотой и сушится, из хитина выделяется хитозан, остаток перерабатывается на сортовую пластмассу – из нее кузова автомобилей собирались делать. А как Колян выделял ферменты – я и не знаю до сих пор.
Вот на последние копейки решили мы презентацию устроить, прессу собрали, ленточку повесили, ждем. И тут звонит у меня мобила: дзынь… И слышу я в ней противный такой голос Палыча:
- Сереженька? Как дела, родной? Хорошо? Заводик открываешь? Ну-ну… Поздравляю. А газетки читаешь? Нет? Ну так открой «МК», там про тебя, про тебя.
Я, как был в тапках – к киоску, купил «МК», и в глазах у меня аж потемнело. Статья была там – «Отравители из дома с тараканами».
«…Стойкие органические загрязнители - наиболее опасные из числа угрожающих жизни веществ, созданных человеком. Многие СОЗ, включая дуст, разрушают эндокринную систему, с ними связаны нарушения репродуктивной способности (человека и животных), расстройства иммунной системы, поведения и способности к обучению, а также - возникновение рака!»
«…Приобретенные нами образцы продукции фирмы «Инсекта-Футурум» обнаружили при хромотографическом анализе дуст в недопустимых концентрациях»
«…Москвичей не только хотят накормить фаршем из тараканов, но и будут травить до смерти»
Колян клялся и божился, что дуста в белке практически нет – то есть он есть, но его там не больше, чем в любых других продуктах. Через день я узнал, что бизнес Пал Палыча связан с поставками из-за бугра сухого молока. А еще днем позже Колян, перерывший весь дом, нашел под крышкой стола «жучка». Все стало ясно. Уже во второй раз Палыч опустил меня. «Убью гада» - была единственная мысль, засевшая в голове.
Глава 5
Через пару дней от Палыча прибыл парламентер. Это была Машуня, которая теперь была уже не секретарша, а главный менеджер. Презрительно прикрыв платочком носик от стоялого с табачным перегаром воздуха, она оглядела хоромы: из цветочных кадушек обильно торчали окурки, бархатные портьеры стали сизыми от пыли, стол и паркет были обильно уставлены пустыми бутылками.
Побратимы – тараканщики, оба с небритыми рожами и воспаленными веками, встретили ее нелюбезно. Машуня завела разговор о том, что Палыч хочет откупить дом, что заплатит за него больше, чем кто-либо другой, но – тараканов нужно вывести. Она по-хозяйски прошлась по комнатам, позади нее тащился угрюмый Лимонкин.
Через полчаса, когда Машуня уехала, так ни о чем и не договорившись, Колян подмигнул Сереге: «Не все еще потеряно, друг Серый! Наливай, нам еще только месяцок перетерпеть!»
Тот только вяло махнул рукой.
Но действительно, через месяц позвонил Пал Палыч:
- Сергунчик, ты что же это, стервец, творишь?
- Не понимаю… давай, Палыч, дело говори, мне некогда.
- Какое там некогда, ты ж на мели – скоро от кредиторов в бега кинешься. Короче: изведешь своих тварей у меня, на молокозаводе и у Марьи Глебовны. Разнес, понимаешь, заразу! Смотри, Серый, не посмотрю, что мы компаньонами были – натравлю братву. И дядька твой не поможет – он нынче не в фаворе.
- Да ты, Палыч, может сам их и занес, когда сбежал. Да и Машуня твоя к нам таскалась, а уж как вы их расселили – мне плевать.
- Ладно, Сережа, я понимаю, что ты обиженный. Там у тебя компаньон – ну, этот, двинутый – он по тараканам должен быть спец. Короче, даю по пять тысяч гринов за точку – но чтоб через месяц ни одной твари не было.
- А пошел бы ты, Палыч, сам знаешь куда. Мне твои проблемы – по барабану!
На том конце отключились.
Коля, бывший при разговоре, вздохнул:
- Сергей Юрьевич, а зачем деньгам пропадать? Я ж специально личинок Машке в сумочку определил. Так и так тараканам недолго жить осталось. Схожу я…
Николай съездил на «Горбушку», купил дешевый китайский тестер и выдрал из него электронные потроха, оставив только выключатель. К нему он подсоединил кусочек щебенки. Потом он направился в офис к Палычу.
Там он с полчаса крутил «прибором», делал глубокомысленное лицо и сказал, что через месяц тараканы исчезнут, в обратном случае он вернет деньги. Подписав соответствующее соглашение, он направился к Машуне и на молокозавод. Там он повторил все манипуляции. Доход составил 12 тысяч зелеными – не бог весть что, но можно было еще месяц оплачивать кредит.
Дома компаньоны составили новый план действий и приступили к его исполнению. Для начала был составлен список из двух десятков точек, подлежащих заражению. В список, помимо прочего, вошли Госдума, кремль, Газпромбанк, пивзавод «Очаково», мясокомбинаты – Останкинский и «Микоян», несколько посольств. Была продумана тактика повторных «посевов», составлены расценки дезинсекций и профилактических мероприятий. Наконец, новой фирме придумали имя на латыни – ЗАО “NeoBlatta” – «Новый Таракан».
Первый «посев» провели самостоятельно. Дожидаясь урожая, провели скрытую рекламную компанию, написав статьи – в том числе в «МК»:
«Опережая настоящее
В последние годы москвичи все чаще наблюдают странных и опасных созданий, которые населили их любимый город. Все слышали о гигантских крысах, нападавших на диггеров в метро и канализационных тоннелях.
В канализации и в отстойниках очистных сооружений видели сцепившихся в клубок черных шестиногих крокодилов. Замечались огромные комары, которые утаскивали младенцев в подвалы; только энтомологами замечены сверхмалые – с бактерий – мухи, распространяющие инфекции и населившие загородные свалки; там же обитают бродячие собаки, питающиеся исключительно водкой «Путинка» и останкинской колбасой, совершенно устойчивые к токсину бутулинуса. Кишечник этого нового собак заселен дизентерийной палочкой, которая полностью заместила кишечную. Стала обыденной поимка в Москва - реке и Яузе пираний, ареал предполагаемого обитания йети включает нынче Подмосковье.
Новой напастью стали гигантские тараканы, замеченные в новостройках и старых районах города. Такие гигантские – до 20 см длиной - насекомые прежде не попадали в руки биологов. Укус их чрезвычайно опасен: видоизмененные жвалы содержат неизвестный медленнодействующий токсин. Насекомые распространяют множество опаснейших болезней. Замечено необъяснимое явление: тех, кто соседствует с этими тварями, ждут неудачи в бизнесе и любви. Тараканы резистентны ко всем известным возбудителям болезней насекомых и обычным инсектицидам. Лишь концентрированные пары синильной кислоты убивают их в течение часа, но такой способ борьбы с тараканами в помещениях, где живут или работают люди, исключен. Новый вид тараканов невероятно плодовит. Личинки прячутся в слабоосвещенных местах, по устойчивости к ядам не уступают взрослым особям и отличаются исключительным в мире насекомых интеллектом.
К счастью для москвичей, работающая на опережение компания “NeoBlatta” вовремя рассмотрела грядущую опасность и разработала меры борьбы с ней. Прибор от компании, генерирующий особый вид импульсов микроволнового излучения, позволяет избавиться от опасных нахлебников навсегда. Подробности – на сайте компании http\\www. neoblatta.com.»
Успех превзошел ожидания. Первый сбор составил шестьдесят тысяч долларов, две трети пострадавших искали спасения в NeoBlatta. Остальным пришлось подселить новых паразитов. Через месяц дело удалось расширить: в продажу пошли приборы, сделанные из щебня и китайских тестеров. Купившим выдавался сертификат и указание: через полгода прибор подлежит замене. Покупателей заносили в тайный реестрик для подселения тараканов в случае, если они не обновляли «аппарат».
Вскоре друзья начали нанимать на работу новых сотрудников. Все они должны были уметь хранить тайну. Это умение стоило денежек: жалование новые адепты получали такое, что обзаведение загородным коттеджиком было делом полугода. Новые тараканщики осваивали Питер, Самару и Пермь.
Затем последовало образование заграничных филиалов – в Прибалтике, Украине и Казахстане. Успех, везде, кроме Казахстана, был ошеломляющим. В Казахстане дело пришлось свернуть – к тараканам там отнеслись равнодушно.
Изредка позванивал Палыч. Он явно заискивал, поздравлял с успехами: кто мог знать, что бизнес на тараканах может быть успешнее, чем торговля нефтью и оружием? Его попытки втереться в бизнес пресекались на корню, а имена сотрудников, которых он мог бы перекупить, держались в строжайшей тайне.
Дом №23 на улице неизвестных борцов был обновлен. В глубоком подвале, вход в который был тщательно замаскирован, разводили «посевной материал». Туда же поместили мешок с дустом. Из суеверия Серега настоял, чтобы это был тот самый, из далеких шестидесятых, дуст.
Глава 6
Машуня
Машу Бубнову сызмальства звали Машуней – сначала по малолетству, а потом – по привычке. Генезис она имела из мордовского городка Пигалево, расположенного на Волге и исстари славившегося резными деревянными ложками, сыродельным промыслом и вязаными жилетками. Родители Машуни работали на маслозаводе. У нее было два старших брата и сестра, все трое – низкорослые, длиннорукие, с маленькими смышлеными глазами – словом, на Машуню совершенно не похожие. В кого удалась она, сделавшись высокой красавицей с невозможными зелеными глазами? От кого достались тяжелые волнистые волосы – черные с красной искрой? Родитель Машуни, сидя за пивом с приятелями, сочинял для них историю о том, что прабабка жены когда-то работала на пристани с пленными поляками, где и разбавила беспородную мордовскую кровь панской. Он сам сомневался в этой истории, и не напрасно, потому что нравы в Пигалеве были строгими всегда, а женщины, измученные вечной работой, детьми и безнадегой, тайно мечтали только об одном: состариться и получить, наконец, право на ежевечернее двухчасовое бездумное сидение на лавочке перед домом.
Не лишенная способностей, Машуня рано пристрастилась к чтению, осилив «Госпожу Бовари» и почти всего Дюма, имевшегося в городской библиотеке. Позднее к ним добавились покетбуки с жизнеописаниями столичной богемы, криминалитета, ментов, сыщиков, воров в законе и невозможных в Пигалеве денежных людей. Понимая, что большая часть страны живет так же, как и ее родной город, Машуня не могла отделаться от привычки считать, что жизнь в столице сходна с той, что описана в книгах. И как же отличалась эта жизнь от нудного, как зубная боль, однообразия повседневности, состоявшей в нытье родителей, медленного скатывания к алкоголизму братьев, ежедневной школьной зубрежки, домашней работы, кормления кур и ожидания перемен.
Машуне исполнилось шестнадцать, когда она твердо решила, что не рождена для жизни провинциальной. Ее тетка ездила иногда в Москву за покупками и привозила оттуда апельсины – сказочно вкусные шары с бугристой оранжевой шкурой, оставившие где-то в глубине машуниной души пахучий праздничный след, тянувшийся в столицу. Это там кипела жизнь, трясли золотыми цепями богатенькие буратины в малиновых прикидах, послы в хвостатых фраках мечтали увезти ее в пальмовые зарубежья к янтарным пляжам лазурных лагун, гремела музыка, стреляли друг в друга роскошные бандиты и, конечно же, ждал ее, сидя верхом на белом лимузине, похожий на Антонио Бандероса рыцарь сердца.
Ах, как не похожи были пустоглазые прыщавые одноклассники на волоокого Антонио, стремительного холерика с пулеметом в гитарном футляре! Невзрачные, дряблые, пропахшие потом, дешевым дезодорантом и сигаретами «Ява», они наперебой предлагали Машуне завязать дружбу – а ей было противно видеть слюнявые губы и безнадежно тоскливые глаза. Нет, только столичный герой мог прижать ее к поросшей черным мохером чугунной груди и заглянуть прямо в душу страшными антрацитовыми глазами! И, конечно же, не в тоскливом, пыльном и навеки оцепеневшем Пигалеве собирал для нее бриллианты и лимузины горячий испанец!
До выпускного класса Машуня не отличалась успехами в учебе, но тут вдруг сделалась первой по всем предметам. Одноклассники, поначалу насмешливо отнесшиеся к ее рвению, начали ощущать перед Машуней робость, как если бы она была значительно старше и опытней. Дома мать тоже почувствовала происходящие с дочерью перемены, освободила ее от части домашних обязанностей и даже нечаянно как-то раз обратилась к ней на «Вы».
Что же стало причиной случившихся с Машуней перемен? Все было просто: однажды она узнала из телепередачи, что популярная московская певичка, смазливая, чернявая и нахрапистая - такая же провинциалка, как и сама Машуня, только родом из-под Киева. И загорелась в девичьем сердечке мечта: покорить столицу, примерить хрустальную туфельку, вытащить выигрышный билет.
В мае, сдав школьные экзамены, Машуня предъявила родителям ультиматум: еду учиться в Москву! Вопреки ее ожиданиям, те не артачились. Были проданы куры, собраны тощие сбережения, а в Москве отыскана дальняя родственница, у которой предполагалось обосноваться поначалу. Собрав пожитки в сумку, Машуня отбыла сначала в Сызрань, а оттуда – в столицу. В плане ее было поступление на экономический факультет пединститута имени Крупского, рекогносцировка и далее – действия по обстоятельствам. План был, несомненно, хорош.
Столица разочаровала Машуню: цены были неподступные, парни – прилипчивые и внешне те же, что и в Пигалеве. Она мысленно разделила их на стада: вертлявые в приспущенных джинсах роллеры, кавказцы, от которых за версту шибало опасностью, мутноглазые торчки, неопрятные студенты, демонстративно отутюженные клерки и – безликие прочие. Бандеросы и Ди Каприо не попадались.
Вступительные экзамены Машуня сдала неплохо, но, если бы ни ее красота и провинциальная непосредственность, то вряд ли она смогла бы попасть на бюджетное отделение.
Не будем описывать годы учебы, отметим лишь, что уже на втором курсе она съехала с квартиры той самой родственницы, переселившись в студенческую общагу. Она училась и постоянно подрабатывала – судомойкой в кафе, работницей зала в супермаркете, горничной и няней. Причина смены работы была всегда одна и та же: кто-нибудь пытался сделать ее любовницей без перспективы удачного замужества. Наконец, защитив диплом, Машуня ушла в свободное плаванье.
Глава 7
Рассказ Маши Бубновой
Работала я тогда у Палыча. Противный, надо сказать, тип, но было у него два достоинства: платил хорошо и не приставал. Несколько раз, правда, пытался меня своим клиентам подсунуть, но ничего у него не вышло. Я у него и секретарша была, и менеджер, и почти все переговоры на мне – пахала, как негр на сахарной плантации. Только-только я начала вставать на ноги, а тут такая беда: влюбилась! И в кого – в замухрышку заумного. С мозгами набекрень. Тощего. Нищего. Родного.
А началось так: Палыч мне говорит: «Съезди, Маша, к тараканщикам, разведай, как там у них дела, поговори, а при случае, вот, оставь там в укромном месте» - и сует мне «жучка». Я в этом уже хорошо разбиралась, Палыч многих с помощью прослушки разорил.
Приехала. Зашла.
И вот, встречают меня этот, как его – Лимонкин, что ли, и Колян. Коленька. И вижу, что Коля смотрит на меня, не отрываясь, да не так, как обычно мужики пялятся – будто раздевают, а в глаза, и глаза у него самого такие тоскливые, такие несчастные, как у обиженного щенка. Я и раньше такие взгляды его замечала, и знала, что невеста его давно бросила, и слышала, что талантище у него не мерянный, и видела, как он вкалывает – один за троих. В общем, незаметно так, потихоньку стала я обнаруживать, что только о нем и думаю, только он – свет в окошке. Коленька.
И вот я что-то невпопад говорю, будто бы по поручению Палыча, о том, что он в бизнес войти хочет, что прежние обиды забыты, а финансовые затраты он компенсирует – а сама только и думаю: это что же, я родному Кольке такую свинью подложу? Да ни за что!
В общем, «жучок» так и остался в моей сумочке. Распрощалась я с мужиками и ушла, а сама зареветь в голос готова: что делать, как жить? Палыч ведь и уволить может, и придется снова работу искать.
Иду к машине и слышу – окликает меня Коля:
- Марья Глебовна, подождите меня!
- Что вам, Николай?
- Марья Глебовна, я должен извиниться. Это я подсунул вам личинок тараканов. Специально. Чтобы вы заразили контору Палыча и молокозавод. Простите меня.
И смотрит на меня, да так, что мне ясно: он говорит не про тараканов, а про то, как меня любит.
В общем, тут же, под окном тараканьего дома, вцепились мы друг в друга, и целовались, и разговаривали беспрерывно, и торопились все о себе рассказать. И так мы оказались похожи – это просто чудо какое-то: оба из провинции, оба учились и работали в одно время, и матери у нас живы, да безденежны.
Так и пошло-поехало: я Палычу почти каждый день говорю, что на разведку в тараканий дом еду, а сама – к Кольке. И вечером с ним, конечно. Как-то само собой без разговоров решилось, что будем мы вместе всю жизнь, а детей у нас будет двое или трое, и дом будет, и матерей к себе перевезем.
Вот как-то вечером встречаемся мы с Колькой, а он хмурый, глаза снова тоскливыми стали… Спрашиваю – в чем дело? А он мне:
- Все, похоже, дело с тараканами сворачивать нужно.
- А что случилось?
- Тараканы в инсектарии пятый месяц плодятся без дуста. Мутировали. Я давно этого опасался.
- И что, если мутировали?
- Они и у клиентов плодиться будут без удержу. Представляешь, такая зараза по всей стране растечется… Не даром у меня душа к этой затее не лежала. Только из-за денег и пошел на такое.
Я ему и говорю:
- Продавайте бизнес Палычу – хорошие деньги возьмете, и сами будете в стороне. А его еще, глядишь, и посадят, когда справляться с тараканами не сможет.
А он мне:
- Машка, да ты с ума сошла! Надо сейчас же все инсектарии уничтожить, а дом сжечь! Иначе пропадем!
В общем, повздорили мы в первый раз и крепко. Только утром я опять к Кольке прибежала – плевать на обиды, как мне без него?
Вот Коля торжественно так говорит этому Лимонкину:
- Мы с Марьей Глебовной решили пожениться. У меня нет от нее секретов. Я ей все рассказал.
А Лимонкин осклабился: я, говорит, что, слепой, что ли? Вы, говорит, который месяц друг на друга пялитесь, как голодный таракан на дуст!
Потом три дня мы судили-рядили, как спасать положение. И вот придумали же!
Глава 8
Рассказ бригадира слесарей - сантехников Дзенкевича жене
- Слышь, Юльк, тридцать тысяч баксов за один день – такое редко заработать удается. Так что ты помалкивай про то, что я расскажу. Лежи себе на песочке и помалкивай. Море-то какое ласковое…
Ну, ты знаешь про двадцать третий дом, где трубы померзли? А ведь это я поморозил. За то мне и заплатили.
Кто, говоришь, заплатил? Да прежний хозяин и заплатил. В аккурат после Нового года. Морозы еще стояли – жуть просто. Вот приходит к в ЖЭК мужик, и начинает турусы на колесах разводить: мне, мол, вас рекомендовали как классного спеца, а дело у меня конфиденциальное, только между нами, и заплачу, мол, как надо. Я думал – ему нужно второй сортир без санкции архитекторов поставить, или там что-то еще, и говорю: не меньше трехсот баксов. А он так помялся и отвечает: я и больше отдам, только чтобы все было между нами.
А делать-то ничего и не нужно было особо: просто дом заморозить напрочь. Там хоть дом и частный, а дубликат от ключей в ЖЭКе хранится. Я ключи раздобыл, глянул на трубы – а они – гнилье-гнильем, еще дореволюционные. Ткнул в трубу ломиком, а из нее – фонтан! Я подвал запер, да и ушел.
Вот через десяток минут к нам в ЖЭК звонят из этого дома охранники: мол, вода прет из подвала, приезжайте. Я и прискакал, вхожу. Охранщиков двое, докладают по всей форме: потоп. Я на них давай орать: мол, проводку замкнет, от «козы» газовые трубы прогорят, сей момент – все обесточить, окна открыть, отопление отключить, чтобы остатние трубы не полопались! Ждать аварийной команды!
Какая там аварийная команда – я сам ее на вызов в другой конец города еще с утра наладил и велел не торопиться.
В общем, к вечеру только приехали наши ребята, а там – холодрыга, как на полюсе, охранники зубами лязгают и вприпрыжку, козлы, скачут. Греются. Гаврилыч, бригадир аварийщиков, стал допытываться: где хозяин? А охранщики говорят: нет хозяина, как дом купил – на радостях в Куршавель поехал, на лыжах, значит, кататься. Мы вот с тобой понимаем, что от зимы на теплый песочек ехать надо, а он, придурок – на лыжах…
А интересно вот что, мне потом Гаврилыч рассказал: там в доме, в задних комнатах – такие вроде как аквариумы, а в них – тараканов видимо-невидимо, здоровущие такие, и все как один – дохлые.
И еще потом мне ребята пошептали: говорят, он, хозяин то - есть, купил этот дом за такие бешеные бабки, что вдесятеро дороже самого дома. И зачем ему это нужно было? Но ты, Юльк, помалкивай. Не наше это дело.
Глава 9
Рассказ Палыча
- Это – конец…
Старый. Ленивый.
|
| |
| |
|
