|
| Цитата дня |
Великие писатели всегда брюзжат. Это их нормальное состояние, потому что они — это больная совесть общества, о которой само общество, может быть, даже и не подозревает.
(Братья Стругацкие, «Град обреченный», 1975 год) |
|
|
|
О врачевании
|
|
| Шифарцт | Дата: Воскресенье, 04.12.2011, 03:03 | Сообщение # 1 |
 Заинтересованный
Проверенный
Сообщений: 20
Награды: 0
Репутация: 2
Статус: в реале
| Грыжа
Я тянул с этим месяцев семь. Я вообще хотел тянуть с этим всю оставшуюся жизнь, многие именно так и поступают и у них получается. У Франса описан один французский дед, который имел двустороннюю грыжу, да еще и с ущемлением – и ничего! Вправили, и он через полчаса отправился ковыряться в своем винограднике. Другой дед, это уже русский, дожил с мошоночной грыжей лет до 90! Ну, я тоже намеревался пуститься по этой дорожке. Но она, зараза, прогрессировала. Ничего не давала делать. Я должен был ее постоянно придерживать рукой – правой, потому что она у меня справа. Когда уставала правая, я придерживал ее левой, хоть это и было крайне неудобно. И вообще неприлично – идешь по городу и держишься за пах: что о тебе люди подумают! А если не придерживать, то ведь она, сволочь, вообще возьмет и выпадет в мошонку. И ущемится… Я тут полез в талмуд, т.е. в медэнциклопедию, так там насчет ущемления одни ужасы – тот французский дед, вообще-то, должен был, судя по той клинике, что насочинял Франс, отбросить коньки. Я бы на его месте непременно бы отбросил. Омертвение части кишечника, гангрена, перитонит… если и спасут, что маловероятно, то тебе уже будет не до виноградников.
Я от всего отказался. Я перестал скакать на мотоцикле по горам, потому что там иногда влезешь так, что мотоцикл приходится вытаскивать на себе – а он сто кило весит. Я перестал тренироваться в метании ножей, потому что в каждый бросок вкладываешь весь свой вес, почему нож и влезает в деревягу так, что потом полчаса его раскачиваешь, чтоб выдернуть… а я ведь каждый день так тренировался, по часу. Я даже с гаечным ключом под машиной старался особо не напрягаться. Девочки? К-какие могут быть девочки?!!! С грыжей?!!
Я от всего отказался, я сидел и тихо злился на несовершенство конструкции. Белок, блин! Все мягкое! Все непрочное! Мы - это кисель! Это - раствор! Мы – это медуза! Ну, чуть-чуть только прочнее. Все видели, как тает медуза? А мы что, таем не так?.. Так мы таем! Так! В точности! Эх, мне бы ж-железное тело!..
Но последней каплей стал Ляхов. Он переезжал и собрал друзей на помощь. Я помогал вместе со всеми, придерживая ее, сволочь, то одной, то другой рукой, и картина, видимо, была настолько типичная, что он заметил и мне сказал:
- Ну че ты мучишься? Прооперируйся и забудь! Есть там один хирург с украинской фамилией, я ему 700 рублей заплатил и он мне ее вырезал. За час. На третий день я уже встал. Живу теперь!
Судя по тому, как он, ничего не придерживая, таскал на второй этаж свое барахлишко, жил он нормальной жизнью. Мне тоже захотелось так. И потом, когда я с неимоверным трудом дотащил до дома кленовое бревно и форму, которые Ляхов мне подарил в благодарность за труды (бросить на полпути жадность так и не позволила), и вправил ее, сволочь, и брякнулся на диван, я был уже морально готов к неизбежному – пойти под нож.
Собственно, меня не столько нож пугал, сколько вообще – больница. В палате будет человек 20, все будут орать как в итальянской опере, и еще у каждого будет орать радиоприемник, все будут курить, вокруг каждого будет человек 10 орущих родственников, с детьми, собаками и кошками, - проведать пришли!,.. грязь, пыль, вонь, гной… я оттуда не вернусь. Кошки будут мяукать, а собаки гавкать. С грыжей я какое-то время еще помучаюсь на этом свете, но из больничной палаты я прямиком отправлюсь сразу на тот – однозначно! А чтобы прооперироваться в нормальных условиях у нас денег нет – во, блин, завоевание демократии!.. А может, прямо со стола – домой?
Но я же понимал, что это нереально. Не доберусь я до дому. Загнусь по пути. В маршрутке тряхнет раз, тряхнет другой – и мне конец.
Но от меня уже ничего не зависело. Мы только думаем, что это мы принимаем какие-то там решения, но на самом деле за нас решает кто-то другой, мы же только подчиняемся.
А может, на тот свет лучше прям так, без мучений? Вздор, конечно. Это же суицид, это дурно. Бросить жену и детей, и еще матушка у меня в возрасте – красиво будет, да? Им еще возжаться со мной, хоронить. Нет. Я, как Гамлет, на суицид не пойду. Быть там или не быть – ха! Нам велено будет когда и что. Где велят быть, там мы и будем.
Хирурга с украинской фамилией жена вычислила уже на следующий день – Фоменко. Он там один такой. Хороший хирург – такая идет о нем молва. Жена с ним поговорила и довела до моего сведения – послезавтра на стол! Вот так, братцы. Значит, я сейчас начну крутить носом – нисисю! Мемадо! Мугугу!
- Ладно,- сказал я.- Это у нас получается суббота.
- Клизму еще надо сделать,- сказала жена.
- О, Господи!
- Обязательно. Хирург сказал. Ты сам сделаешь, или я?
- Да сам сделаю, конечно.
Процесс, блин, пошел, одним словом. У-у-у… И сделать ничего нельзя. Не убежишь! Начался обратный отсчет времени. Уже и ножик на меня наточен. Лежит где-то там. Рядом с изогнутыми крючками, зажимами, пинцетами, ранорасширителями, кривыми иглами – че еще там у них? У-у-у…
Да л-ладно!
- И еще побриться нужно,- сказала жена.
- ?!- потому что я и без указаний до сих пор как-то сам брился.
- Операционное поле, в смысле,- уточнила жена.- Иначе они сами побреют.
- Нет уж! Лучше я сам.
А послезавтра мне на стол. Меня на стол. Гы!
- Бабушке скажем?
- Н-не надо, будет нервничать. Скажем потом, после операции.
|
| |
| |
| Лункрай | Дата: Воскресенье, 04.12.2011, 03:37 | Сообщение # 2 |
|
Главный троль сайта
Проверенный
Сообщений: 2715
Награды: 29
Репутация: 37
Статус: в реале
| Да, такое я ещё тут не читал 
Кому отзыв, пишите в ЛС. Обязательно отмечусь в вашей теме.
|
| |
| |
| Шифарцт | Дата: Понеделка, 05.12.2011, 02:25 | Сообщение # 3 |
|
Заинтересованный
Проверенный
Сообщений: 20
Награды: 0
Репутация: 2
Статус: в реале
| 2.
А послезавтра мне на стол. Меня на стол. Гы!
- Бабушке скажем?
- Н-не надо, будет нервничать. Скажем потом, после операции.
Оставшееся время я потратил на свое любимое дело – на гитару. Она была уже почти готова, осталось только доклеить обкладки, зачистить, покрасить, нанести лак… дня на три работы. Я все это сделал за неполных два и поставил струны. Обкладки без затей, простой орех, даже немореный. Но получилось, вроде, неплохо – смотрится. О звуке говорить рано еще, со звуком надо возиться отдельно, это уже потом, когда вернусь. Звука пока не было. Но была надежда, что звук будет. И весьма неплохой. Внешний вид у гитары тоже был пока не слишком притягательным – грубая предварительная лакировка. Но это тоже поправимо. А форма, что Ляхов подарил и бревно кленовое – это потом, когда вернусь, я начну делать еще одну гитару; пока я к ним только присматривался.
И настала суббота. Быть велено было к 9 утра. Ну, мы встали часиков в семь. Стреляться мне ни разу не приходилось, времена другие, но настроение у меня было, наверное, как у Лермонтова перед очередной дуэлью. Он под пистолет ходил, мне надо было под нож. По нему могли и промазать, а мне на это рассчитывать не приходилось. Это пуля дура, а нож, он такой же молодец, как и штык. Хирург промахов не знает. Ну, я помузицировать решил, время позволяло, еды жена все равно никакой не дала – не положено. Взял гитару и вдруг понял, что играть сейчас могу совсем по другому, чем обычно. Те же самые вещи, но звучать они будут так, что жена подумает, что я страшно нервничаю. Есть одна вещь, Аве, Мария, Каччини. В этой вещи, есть места, - можно играть, не нарушая гармонии ми и до, а Каччини там поставил си и до. Оно и по спокойному жутью отдает, а сейчас так и вовсе мороз по коже… А мне показывать этого не хотелось. Зачем нам ужастики? И я постарался играть как обычно, хоть мне и не совсем это удалось. И я почти не сбивался, даже в трудных местах. Экстрим, блин!
- Пошли,- сказала жена.
И мы оделись и пошли. Руки у меня были пустые, сумки с вещичками несли жена и сын. Семья. Я, примерно, как патриарх, начальство в смысле. Погода была прекрасная, солнышко и тихо. Утро, свежий воздух, начало мая, зелень на деревьях еще не появилась. Мы, вообще-то с друзьями в Архыз собирались, как раз сегодня, там фестиваль бардовской песни. Поедут без меня. С грыжей все равно особенно не побардуешь. Сволочь, она вылезла и сейчас, конечно, но особо меня не беспокоила. Можно было не придерживать… а может, сбежать?
Подошла маршрутка. Почти пустая. Мы сели. Платила жена.
От меня ничего не зависело. Все, что я теперь должен сделать, мне подскажут. Моя задача теперь очень простая – не дергаться и делать что велят. Я шел протоптанной дорожкой, я испытывал то, что до меня испытывали миллионы, и после меня тоже будут испытывать. Вот больница, я тут тысячу раз был. Кладбище на другом конце города. Туда ходит 28 маршрутка – прямо от больницы. А вон патанатомия. Тут все предусмотрено. Любой вариант многократно отработан.
Все обойдется. Не зарежут. Дней через пять я выйду отсюда здоровым и счастливым. Слегка заштопанным.
Хирург мне, в общем-то, понравился. Лет сорок, наружность располагает, небольшие усы, белый халат, лоб высокий. Сколько он уже нашего брата перерезал, наверное! Это хорошо, накоплен опыт.
- Ну, показывайте!
Стыдливость полагается оставлять за воротами больницы и поэтому я опустил штаны чуть ли не до колен. Вот она, сволочь, на чистом фоне выбритого операционного поля.
Хирург потрогал ее, вправил, убрал руку, она тут же снова выперла, сволочь!
- Давно?
- С осени.
- Покашляйте.
Я отвернулся, чтоб не на хирурга, и покашлял.
- Ложитесь.
Я лег. До меня на этой клеенке лежала целая дивизия, но по волосам плакать не полагается. Плевать! Зато ей, сволочи, скоро настанет конец!
- Беспокоит?
- Да не очень. Терпеть, в принципе, можно. Но сколько можно терпеть?
Осмотр недолго длился – это была обычная, банальная паховая грыжа. Косая.
Хирург выписал бумажку.
- Идите с этим в приемное, а потом в палату. Часиков в двенадцать прооперируем. Клизму делали?
- Да,- сказал я. – Два раза. Вчера вечером и сегодня утром.
- Новокаин переносите?
- Да, нормально переношу.
- Чем болели?
- Практически, ничем. Ну, простудные всякие…
Палата оказалась четырехкоечной и две койки были уже заняты.
- Здравствуйте,- сказал я.
Вот они, товарищи по несчастью.
Один был бледный как стена, а другой походил на алкоголика – че ему тут надо? Но я вопросов не задавал, расскажут сами.
У них были посетители. У кровати алкоголика сидела старушка – ясно, что мать. У бледного сразу трое – жена, сын и невестка.
- Выбирай,- сказала жена, имея в виду койку.
- А-а, какая разница! Ту, что ближе.
Но разница все же была. Матрац на ближней оказался настолько заляпан чем-то ржавым, похожим на старую кровь, что мы выбрали дальнюю койку.
До самого интересного момента мне оставалось часа два.
- Переодевайся, ложись и отдыхай,- сказала жена.- Спешить нам некуда.
Я вздохнул, переоделся и лег.
Куда тут спешить? Тут как войне – прошлая жизнь осталась за дверью. Ни о чем можно не думать. И беспокоиться не о чем. Солдатом быть просто, и больным тоже быть просто.
Выяснилось с товарищами - бледному отрезали две три желудка, а алкаголик поступил сюда со страшным желудочным кровотечением – едва коньки не отбросил. Он мне вообще не нравился, он походил на ракового. Я со своей грыжей рядом с ними был как юный пионер среди ветеранов.
Я, в общем-то, не волновался. Вероятность угодить в патанатомию настолько мала, что не подлежит рассмотрению. Все будет нормально. Вот только само вмешательство мне придется перетерпеть. Резать будут под новокаином. А это – ай и ой! Это вам не общий наркоз. Местная анестезия, ребята, без ая и оя не бывает.
Открылась дверь и вошла сестричка – блондинка, хорошенькая, вчера только из училища, наверное. Ей еще и 20 нет. В синем служебном костюме. Руки в перчатках, в руках безопасная бритва. На груди карточка, написано – Юля. Я ее заметил, когда шел в палату, лица только не рассмотрел, она сидела на своем посту и что-то читала.
- Идемте!
- Куда?
- Бриться.
- Но я же сам побрил…
- Недостаточно. Хирург сказал - побрить.
Стыдливость, которая осталась за дверью, но не вся, задергалась, но деваться мне было все равно некуда. Л-ладно!
Прошли мы с ней в санитарную комнатушку.
- Ложитесь.
Я лег и, не дожидаясь особой команды, спустил штаны. Как и передо мной спускали многие. Просто теперь настала моя очередь. Очень ей нужны мои достоинства! Ей нужно, чтобы больной не ломался и не кочевряжился, а делал, что велят. Хорошо, что клизму хирург делать не велел – поверил, значит.
Она побрила мне весь живот. И пах с обеих сторон. Я не удержался и задал дурацкий вопрос:
- Зачем так много?
- Операционное поле. А вдруг расширяться придется?
Ну да, конечно – они ведь обязаны и это иметь в виду. Иногда и так бывает. Идут на муху, а находят слона…
В палате жена спросила:
- Надеюсь, ты не очень перед ней оголялся?
Я удивился:
- Ну как – не очень? До колен.
- Бедная девочка. Надо было немного, сколько надо.
- Пах надо! Грыжа-то паховая! Немного – это как?
- Ну не до колен же!
- Хм!- сказал я.- Да ей это по барабану! Она тут уже столько всего насмотрелась!..
- А ты и рад!..
Время подошло, но за мной не пришли. Там был какой-то экстренный случай – не до меня. Но ведь придут!
Пришла Юля – со шприцом.
- Дайте плечо – премедикация.
Это означало, что минут через 30 меня заберут.
- Что это?
- Промедол. Обезболивающее.
Промедол – это наркотик, но на меня он что-то слабо подействовал – как будто пива выпил. У меня ж адреналина сейчас в крови было… Стакан самогона было бы лучше. В партизанских отрядах именно так и поступали. Напоят – и режут!
- Па-а-а ди-и-иким степя-я-ям З-з-абайкалья!...
Через полчаса Юля опять пришла – за мной. Она улыбалась и синий костюм был ей к лицу – хорошенькая девочка. Если уж суждено, чтоб за тобой пришли, то это далеко не самый худший вариант. Пусть такие приходят.
Мы шли какими-то лабиринтами – она впереди, я шага на два отстав. В окне показалась церковь и хорошо – я вспомнил о Боге. Молитв на свете очень много, я не знал какая подходит для пути в операционную, но Отче наш годится на все случаи жизни – и я мысленно прочитал Отче наш:
Отче наш, Иже еси́ на небесе́х!
Да святи́тся имя Твое́,
да прии́дет Ца́рствие Твое,
да будет воля Твоя,
я́ко на небеси́ и на земли́.
Хлеб наш насу́щный даждь нам днесь;
и оста́ви нам до́лги наша,
я́коже и мы оставля́ем должнико́м нашим;
и не введи́ нас во искушение,
но изба́ви нас от лука́ваго.
Ибо Твое есть Царство и сила
И на Земли, яко на небеси. Аминь.
Очередная стеклянная дверь оказалась заперта.
- Подождите,- сказала Юля и отправилась в обход.
Я смотрел, как она уходит – у нее походка была как у манекенщицы на подиуме. Интересно, она ее нарочно отрабатывала, или у нее от природы так?
Юля появилась с другой стороны стеклянной двери и принялась ковырять в скважине ключом – дверь не открывалась. Появилась другая женщина, в марлевой маске, лет 50, и открыла дверь. За дверью коридор, потом еще дверь – настежь. И снова дверь.
Юля остановилась и повернулась ко мне лицом.
- Раздевайтесь.
- Совсем?- уточнил я, хотя и так было ясно, что совсем.
- Совсем,- сказала она.
Вообще-то, это было бы просто замечательно, если бы только она и сама тоже бы разделась – совсем. Но на это рассчитывать не приходилось.
На языке вертелось дурацкое высказывание – а вы? Но я удержался, и острить не стал.
- Одежду сюда складывайте,- она пододвинула стул.
Ну что мне было? Кочевряжиться, да? Рукой прикрываться? Да л-ладно! Устройство в походном положении и на боевой взвод все равно не встанет! Я не кочевряжился и не прикрывался. П-плевать!
Когда снимать больше было нечего, я посмотрел на нее – что дальше? Она улыбалась. Я тоже. А то у меня не было ситуаций наоборот – когда передо мной женщины вот так раздевались.
- Идите,- и она раскрыла передо мной последнюю дверь. За этой дверью была большая комната, выложенная бледно-зеленым кафелем, а посредине этой комнаты маленький и неудобный (для больного) стол. С этого стола… просыпается как-то больной после наркоза и говорит:
- Долго же я спал, доктор! У вас борода выросла!
- Какой я тебе доктор?! Я святой Петр!
Но я не стал спотыкаться на пороге и волноваться – я сделал шаг.
- Тапочки!- сказала Юля.
- Что?
- Тапочки оставьте.
- Ах, да!
Я оставил тапочки и пошел по холодному полу операционной босиком. Подошел к столу и остановился. На мне вообще ничего не было. Плевать! Так положено! Как к Господу Богу на прием!
|
| |
| |
|
