|
| Цитата дня |
Жизнь коротка, искусство — вечно.
(Гиппократ) |
|
|
|
Хранитель равновесия. Роман
|
|
| Rendre | Дата: Понеделка, 05.08.2013, 00:19 | Сообщение # 1 |
 Активный
Проверенный
Сообщений: 293
Награды: 4
Репутация: 15
Статус: в реале
| Часть первая. Подземелья Харузы.
Все живое когда-нибудь встретит конец,
Смерть приходит и в хижину, и во дворец.
Но всем золотом мира не купишь мгновенья,
Если кончился срок, что назначил Творец.
«Рубаи Левой ладони»
ир-Хазуфа Сладкоголосого
Глава 1.
1.
— Лекаря! Живо!
Скрипнув зубами, светлейший ир-Дауд попытался привстать и тут же повалился на жесткую степную траву. Подскочивший джандар охнул, торопливо сорвал кожаный пояс и захлестнул голень наместника на пол-ладони выше раны, где отвратительно белели осколки кости. Темная кровь струйкой текла на землю, вязко расплываясь на прокаленной до кирпичной твердости глине. Повезло — главная жила цела. Иначе хлестало бы куда сильнее и алым.
— Лекаря светлейшему, ослиные дети! — снова рявкнул джандар. — Чистые полотенца, носилки… И вина покрепче!
Рядом бестолково суетился толстяк-управитель, обильно потея и бормоча что-то невразумительное. Из этого лепета выходило, что лекаря в селении нет: ни человеческого целителя, ни коновала. Как в прошлом году старик Мираль умер…
— Жалко, что он, — процедил начальник охраны, осторожно бинтуя рану. Наместник со свистом втягивал воздух сквозь плотно сжатые зубы. Кто-то, подскочив, протянул флягу, поддержал его за плечи… Издалека закричали, что носилки сейчас будут. Суматоха росла и ширилась, как круги от брошенного в воду камня. Как же, сам светлейший ногу сломал!
— Не найдешь лекаря — готовься на каторгу, — твердо пообещал джандар, про себя подумав, что болвану и без того не поздоровится. Это же надо так запустить крепостную стену! Контрфорс, даром, что невысокий, выщерблен, сыплется на глазах. Куда только шли деньги из столицы? Хотя понятно — куда. Стена почти валится, зато дом управителя столичному вельможе подстать.
Обещание возымело действие. Окончательно упавший духом управитель, которому уже мерещились галеры и каменоломни, мгновенно вспомнил, что на постоялом дворе видели бродячего лекаря. Да только можно ли допускать к его светлости неизвестно кого? Лекарь — чужестранец… Осекся, поймав бешеный взгляд джандара, и убежал, тряся необъятным пузом. Джандар, про себя кляня хлопотную службу начальника охраны, влил в наместника треть фляги вина, настоянного на маковых головках, дождался, пока обмякшего и осоловевшего ир-Дауда немного отпустит боль, и лишь тогда велел паре крепышей-близнецов из ближней стражи перекладывать хозяина на носилки и тащить под крышу, подальше от безжалостного летнего солнца.
Не прошло и часа, как наибу стало совсем худо. Он часто и мелко дышал, бледное лицо заострилось, губы тревожно отливали синевой. Несмотря на жару, от которой темнело в глазах, наместника била дрожь. Джандар молча растирал его ледяные пальцы, кутал хозяина в одеяло и молился Свету, чтоб целитель успел вовремя. Маковое молоко снимает боль, но хватит ли его, когда лекарь начнет править сломанную кость? Да и где тот лекарь? Не миновать управителю каторги.
Конечно, и сам ир-Дауд хорош. Не в его годы проверять каждый камешек, прыгая по ним как горный козел. Но что поделать, если воруют? Набивают карманы, не думая, что Степь в любой момент может хлынуть сюда, на недавно отвоеванные земли. Правильно в Небесном дворце выбрали нового наместника. Ансар ир-Дауд отдал армии тридцать лет из своих сорока шести и знает цену ненадежным крепостным стенам на границе. Такой наиб наведет порядок даже в преисподней. Лишь бы сейчас — помоги, Великая Мать! — обошлось.
Наконец, дверь распахнулась. В коридоре, за плечом высокого парня в потрепанной одежде, мялся управитель. Буркнув ему, чтоб убирался, джандар перевел взгляд на лекаря.
И вправду, чужак. Совсем юный, даже усы не пробиваются, а может, и вовсе не растут: поди разбери этих западников. Белокожий, смазливый, как девчонка… Красно-белая повязка целителя на темных волосах новая, ничуть не выгоревшая. И глаза совершенно черные, словно у демона Бездны, как их в храмах рисуют. Хазрет ир-Нами, джандар шахского наместника, возмущенно вдохнул, мысленно соглашаясь с проклятым управителем. Этого — к наибу? Наместнику целой области? В Доме удовольствий ему место, а не у постели благородного и светлейшего ир-Дауда… И тут же выдохнул, когда рядом послышался тихий хриплый стон.
Чужак несколько ударов сердца молча смотрел на джандара: то ли дерзко, то ли спокойно, не понять — не глаза, а пятна смолы. Потом шагнул в комнату и, мимо начальника охраны, к кровати.
— У тебя знак-то есть, парень? — спохватился джандар.
Вместо ответа юнец вытащил из-за ворота куртки бронзовый кругляш на цепочке, небрежно приложил к губам, показал джандару. Змея, обвивающая солнце, вспыхнула изумрудной зеленью, само солнышко засияло ярко-белым. Целитель высшего посвящения, надо же. Ир-Нами неохотно посторонился. На сердце все равно было неспокойно. Он что, вчера посвящение прошел? Когда только выучиться успел. Совсем же сопляк. Лет двадцать… Еще и чужестранец…
— Кого лечить удостоили, знаешь?
— Больного, — коротко отозвался лекарь, наклоняясь к забинтованной ноге. Тронул пальцем ремень, нахмурился, глянул в лицо наместника. — Давно он упал? Сердце раньше болело?
— С час, — отозвался ир-Нами, остро чувствуя собственную беспомощность. Лекарь ему не нравился. Хотелось вытолкать дерзкого мальчишку за дверь, подальше от наиба. А уж назвать его почтенным — язык не поворачивался. — И никогда на сердце не жаловался. Ты ногу лечи, парень, тебя за этим позвали.
Чужак, склонив голову набок и прикрыв глаза, держал длинными тонкими пальцами запястье наиба. Спустя десяток ударов сердца глаза открыл и остро взглянул на джандара.
— Уважаемый, я вас не учу, как вашу работу делать, вот и вы мне не мешайте. У господина наместника от боли и кровопотери угнетение сердца. Ремень я сейчас сниму, он уже ни к чему: кровь остановилась. И с повязкой все было верно. Однако сейчас главное — помочь его сердцу. С ногой — куда проще… Может, вы нас оставите?
— Даже и не думай, — рыкнул джандар, делая шаг навстречу. — Тут буду. А ты, раз пришел — давай, лечи. И смотри мне. Если что — своими руками запорю.
Вместо ответа наглый чужестранец только дернул плечом, словно отмахиваясь от назойливой мухи. Осторожно снял ремень с голени, склонился над ир-Даудом и положил левую ладонь ему на сердце. Правую — на лоб. Беззвучно зашептал что-то, мягко надавливая на пыльную рубашку, пальцы едва заметно дрожали. Подобравшись, как перед прыжком, джандар следил за руками лекаря. Но ничего подозрительного тот не делал, а бледные щеки больного стремительно розовели, таяла пугающая синева на губах. Наиб глубоко и свободно вдохнул, еще раз — и задышал полной грудью. Глаза, правда, так и остались закрытыми, ир-Нами даже показалось, что наместник заснул.
Чужак тем временем открыл небольшую поясную сумку, полил на пальцы из бутылки темного стекла прозрачной резко пахнущей жидкостью и ей же тщательно промыл рану. Джандар смотрел во все глаза, мало ли… Вот сочится кровь. Усмиренная, вялая. И тут же перестает капать, открывая раздробленную кость. Длинные пальцы ловко снуют, соединяя, отрезая, выбрасывая. Мелькает жало тонкого блестящего пинцета — летят в миску кровавые осколки. Два из них, особенно крупных, чужак промывает из синей бутыли и вставляет назад. Складывает, тянет, вправляет… Под узкими белыми ладонями изуродованная плоть будто течет, плавится, рваные ошметки срастаются на глазах. Не зря парень носит знак высшего посвящения. Заслужил.
— Мне нужна пара дощечек в два локтя длиной для лубка, — спокойно произнес лекарь. — Несколько локтей толстого холста. Локтей тридцать кожаной ленты. Три дня светлейшему придется провести в постели. Потом — как угодно, но о лошади на пару месяцев забыть, конечно. Старые кости плохо срастаются. Следует пить как можно больше молока, есть сыр и творог. Зелье для сердца и от боли я приготовлю. Мазь, чтобы втирать в ногу, тоже сделаю. Ничего страшного уже не случится, а в ближайшем городе наверняка найдется целитель…
Даже голос у него был неправильный: с мягким чужим выговором, ленивый, вроде бы и вежливый, но без всяких следов почтительности. И снова джандар почувствовал, что разрывается между нуждой и желанием. Чутье требовало гнать подозрительного чужака подальше, отсыпав ему серебра за хорошую работу, а рассудок твердил, что найти умелого лекаря в степи — задача не из легких. Этот же дело знает, хоть и нагл без меры. Так что пусть уж…
— Делай, что нужно, — наконец с явным трудом промолвил джандар. — Зелье, мазь… Деревяшки и ленту принесут. А ты с нами поедешь. Вещи с постоялого двора велю привезти.
На мгновение джандару показалось, что странный лекарь хотел что-то возразить, но, видимо, одумался и коротко поклонился, сразу же вновь повернувшись к кровати больного. Выходя, ир-Нами был слишком обеспокоен новыми заботами и не успел увидеть, как по губам чужестранца скользнула довольная улыбка.[b]
|
| |
| |
| Rendre | Дата: Понеделка, 05.08.2013, 00:21 | Сообщение # 2 |
|
Активный
Проверенный
Сообщений: 293
Награды: 4
Репутация: 15
Статус: в реале
| 2.
Все было хорошо. Чересчур хорошо. И, значит, вскоре должно было стать плохо. Этой примете Хазрет ир-Нами верил свято, и за все годы службы она ни разу его не подвела… На окраинах державы спокойно не бывает никогда, если только это не затишье перед бурей. Что-то тревожило джандара, как предчувствие зубной боли, что вот-вот обрушится после глотка ледяной воды или шербета. Ир-Нами нахмурился, в который раз тоскливо окидывая взглядом пыльный горизонт и отряд позади, а затем взял влево и придержал повод, пропуская следующих за ним всадников.
В середине арраля, самого жаркого месяца года, степь пылает, как раскаленная сковородка. Зыбкое марево дрожит над камнями, суслики боятся высунуть нос из нор, дожидаясь сумерек. И только вездесущие цикады журчат в жестких колючках, да носятся над пыльными метелками ковыля ошалевшие оводы. Высохшая трава — тронь и зазвенит — упрямо лезет на заросшую дорогу, дурманит тяжелым горьким запахом… Сохнет рот, темнеет в глазах, а кожа зудит от пыльцы, липнущей на потное разгоряченное тело.
За дневной переход люди выматывались так, что вечером падали без сил и даже есть садились ближе к полуночи, когда появлялось подобие прохлады. Тогда же поили лошадей и мулов, растягивая скудный запас воды, осматривали упряжь. Будь воля ир-Нами — ни за что бы не отправился в дорогу именно сейчас, но с шахом не поспоришь. Хотя пресветлый повелитель вряд ли мог подумать, что новый наместник области Гюльнарид решит сделать огромный крюк через всё степное приграничье. От столицы до Гюльнары, главного города области, можно было добраться недели за три, если бы наибу не втемяшилось лично осмотреть как можно больше сторожевых гарнизонов. Хазрет даже поморщился, глядя, как на очередном ухабе мул оступился и паланкин изрядно подбросило…
Поравнявшись с паланкином, джандар поехал рядом. Из-за легких занавесей, спасающих от злых степных мух, донеслось несколько крепких словечек. На ни в чем неповинных спутниках ир-Дауд зло никогда не срывал, зато время от времени отводил душу, разражаясь проклятиями по поводу жары, мух и слепней, пыли пополам с песком, бездорожья и местных чиновников, которых считал хуже всех прочих напастей, вместе взятых. Пожалуй, джандару было даже жаль управителя следующего города, до которого доберется караван.
— Хазрет! — раздраженно донеслось из паланкина. — Надир где?
Джандар привстал на стременах, выглядывая самое яркое пятно в караване. Нахмурился, обнаружив его именно там, где ожидал.
— В хвосте, светлейший, опять с лекарем…
— Сюда его. Пусть почитает мне, что ли… А лекарю скажи, чтобы отвар приготовил. Закончился…
Коротко поклонившись, ир-Нами тряхнул поводьями. Можно передать приказ наиба с кем-то из солдат, но тогда ждать его исполнения от Надира ир-Дауда придется куда дольше: к постоянно недовольному дяде племянник никогда не спешил. Да и лекарь…
Слишком смазлив для мужчины, слишком уверенно держится в седле, слишком спокойно и ровно глядит на всех: от самого наместника до последнего конюха. Уж кого-кого, а странствующих целителей джандар за свою жизнь навидался предостаточно. И чужеземец не походил ни на кого из них, да и на лекаря вообще. Скорее уж он мог сойти за наследника знатного рода, для развлечения поменявшегося одеждой со своим слугой… Белая кожа совершенно не обветрена, словно ее обладатель каждый день умывается молоком и не знает степного солнца. Ухоженные руки, осанка высокорожденного, не привыкшего часто кланяться. Даже простая холщовая одежда сидит на чужаке так, будто пошил ее лучший столичный портной. Нечего такому делать на дорогах, где с бродячим лекарем расплачиваются в лучшем случае парой монет, а во всех остальных — ужином да ночлегом. Этот же держится как ровня любому вельможе, не исключая самого наиба…
Странный спутник. Ох, и странный! А ничего странного джандар не любил, твердо зная, что с этого-то и начинаются неприятности. Но следовало отдать парню должное: на глаза он не лез, держась в самом конце каравана, приказы выполнял четко и быстро, в помощи никому не отказывал, работая легко и охотно, с чем бы к нему ни пришли. Зелье для наместника тоже готовил умело, а спину растирал так, что ир-Дауд, давно страдающий ломотой в костях, засыпал на всю ночь. Да и наглым его, по здравому рассуждению, назвать было нельзя. Просто как-то так вышло, что уже через пару дней весь караван, кроме самого джандара, звал чужака почтенным и господином целителем, невзирая на возраст и почти непристойную смазливость. Надир, опять же… Джандар нахмурился. Поздновато светлейший решил приучать баловня к службе. Раньше надо было. Вот как родители три года назад погибли — так и стоило его забрать из столицы, подальше от дворцовых ковров да Домов удовольствия. А теперь так и крутится возле чужака, словно муха над медовой лепешкой. Позорище...
3.
Арвейд Раэн стащил с головы пропитанную потом, покрытую желтой глинистой пылью повязку. Распустил узел, встряхнул полосатую ткань, прошептав несколько слов, и принялся аккуратно перевязывать мгновенно ставший чистым и сухим лоскут. С летним солнцем здесь лучше не шутить. Тем более, с такой кожей, как у него. Мало ему быть белой вороной среди смуглых восточников, так еще и ожоги лечить? Местные непременно повязывали платки, считая их самой нужной частью одежды, и Раэн быстро привык делать так же, пряча смолисто-черные волосы под чем-нибудь светлым. Пару раз даже подумалось поменять цвет на русый, чтобы не было так жарко, но тогда он будет привлекать еще больше ненужного внимания. Здесь редко где мелькнет светлая или рыжая голова, и можно биться об заклад, что ее обладатель — путешественник с запада или потомок пленницы, купленной в жены или в наложницы. И так его внешность кое-кому кажется заманчиво-экзотической, от чего сплошные проблемы…
— Арвейд!
Певучий, хорошо поставленный голос, по-столичному тянущий гласные, раздался совсем рядом, заставив целителя вздрогнуть. Стоило вспомнить…
— Господин ир-Дауд? Чем могу служить вашей светлости?
— Вы снова? Арвейд, я сотню раз просил звать меня просто Надиром.
Главным талантом молодого столичного щеголя была непревзойденная способность внезапно возникать рядом. Вот и сейчас, неожиданно объявившись возле Раэна, он обиженно надул губы, время от времени бросая из-под ресниц томные взгляды. Значения этих взглядов не понял бы разве что слепой. Племяннику наиба было скучно. Отчаянно скучно. Он тихо ненавидел пыль, которая стояла в воздухе, покрывая тонким ровным слоем волосы, кожу и одежду. Дорожная еда казалась отвратительной, спутники — грубыми, дни тянулись бесконечно, а ночи были холодными и одинокими. Все это он сообщил Раэну еще пару недель назад, недвусмысленно дав понять, что уж его-то к нежелательным спутникам не относит. Совсем не относит. И ночи было бы куда интереснее и приятнее проводить вместе, например, за чтением стихов или дружескими беседами… Раэн, упорно не понимая намеков, посочувствовал и предложил снотворное. Если бы еще на этом все и закончилось!
— Не думаю, что вашему дяде понравится такая непочтительность с моей стороны, — вежливо отозвался целитель, незаметно озираясь в поисках джандара. Тот вроде бы тронулся в их направлении, но слишком медленно.
Надир, подобравшийся почти вплотную, слегка натянул поводья, заставляя коня умерить шаг, чтобы не обогнать кобылку лекаря. Теперь они ехали так близко, что Раэн невольно дышал тонким сладким запахом от одежды ир-Дауда. Наряды, пренебрегая дорожными неудобствами, тот менял ежедневно, а узлы и сундуки с личными вещами племянника наиба составляли изрядную долю всей поклажи каравана.
— О, дядюшка прекрасно разбирается в людях, — парировал молодой высокорожденный. — Уж он-то успел оценить вас по достоинству. Благородную кровь не спрятать.
— В самом деле?
Раэн неопределенно пожал плечами, добавив холода в тон, но пронять Надира подобным пустяком было невозможно. В ответ он только улыбнулся, откровенно ловя взгляд целителя своим. С первых мгновений знакомства Надир свято уверился, что Арвейд Раэн, бродячий целитель с Запада, не тот, за кого себя выдает. Нет, в искусстве его он не сомневался, но держался совсем не так, как подобало бы наследнику одного из знатнейших родов шахства с безвестным бродягой. И дело тут было, пожалуй, не только в том, что Раэн видел в зеркале. Похоже, наградив наследника рода ир-Дауд завидной внешностью, природа, расщедрившись, не пожалела и ума. Впрочем, здесь благодарят не природу, а богов. Неважно. В определенной проницательности обаятельному бездельнику никак нельзя было отказать. В упорстве тоже. А джандар ир-Нами, способный одним суровым взглядом пресечь прозрачные намеки харузца, как назло, был еще далеко…
Если племянник наиба и страдал от бессонницы, то как-то незаметно. Ни кругов под глазами, ни тусклости кожи, ни усталости в осанке и движениях. Молодой ир-Дауд выглядел образцом здоровья, физического и душевного. И был столь настойчив, что Раэн всерьез подумывал кинуть на высокорожденного какие-нибудь легкие чары, отбивающие охоту к плотским удовольствиям. На время, конечно! Останавливало то, что знак храма Света, подтверждающий мастерство целителя, был еще и гарантом законопослушности бродячих лекарей. На такие чары он бы незамедлительно отозвался как на банальную порчу, изменив цвет. Ломать же встроенную храмовыми магами защиту было сложно, долго, а на глазах спутников и подавно не вышло бы. Так что приходилось терпеть. И сожалеть, что такую настойчивость ни разу не проявила какая-нибудь симпатичная служанка или дочь мелкого чиновника из очередного пограничного городка.
— Мне сказали, что к вечеру доберемся до постоялого двора. Полагаю, вы не меньше меня мечтаете о мягкой постели?
— Скорее, о паре ведер воды, — невольно улыбнулся Раэн.
— Само собой, — с воодушевлением подхватил племянничек, как бы невзначай задевая шелковым рукавом пальцы лекаря. — Купальня, чистые простыни и никакого дыма от костра. Разве мог я подумать в столице, что это станет пределом моих желаний? Почти пределом… Знаете, я так устал от надоедливой опеки и лишних взглядов. А вы?…
Раэн, сильно сомневавшийся, что на постоялом дворе в степи найдется купальня, едва не расхохотался. Ну, конечно! Сначала — купальня, потом мягкая постель с чистыми простынями… И никаких лишних взглядов, естественно! Конечно, среди богатой столичной молодежи подобные связи — дело обычное. А племянник наиба хорош собой, неглуп и забавен. Только вот никак не может понять, почему бродячий лекарь отказывается от такой чести. Хвала Светлым силам, хоть денег не предлагает. Раэн же становиться игрушкой балованного мальчишки совершенно не собирался, не говоря уж о главной причине. Той, по которой именно с Надиром стоило быть поосторожнее.
— Кстати, — небрежно бросил Надир, — Раэн, вы как-то говорили, что можете дать мне снотворное.
Смотрел он как раз в этот момент мимо, на приближающегося джандара, до которого еще было шагов двадцать. И говорил негромко, без обычной полуулыбки.
— Разумеется, светлейший, — отозвался Раэн. — Вас все еще мучает бессонница?
— Бессонница? Нет, это другое… Снится какая-то дрянь.
— Дрянь? — переспросил Раэн мягко.
Похоже, джандар все-таки не вовремя. Что-то не то с молодым ир-Даудом. И все его обычные заигрывания — маска, вон как напряжены плечи.
— Господин ир-Дауд, что вам снится? И как давно?
— Какая разница?
Тон резок непривычно. А джандар совсем близко...
— Мне нужно знать, чтобы приготовить лекарство. От разных кошмаров помогают разные средства.
— Не помню, — еще тише проговорил Надир. — Совсем не помню. Только просыпаюсь от страха. Ночи три или четыре...
Лицо приблизившегося Хазрета ир-Нами ясно показывало, что он думает об избалованном племяннике наиба и лекаре, слушающем его бредни. И Надир запнулся, замолчал, надменно выслушивая приказ светлейшего, раздраженно тряхнул поводьями. Но, уже отъехав на пару шагов, обернулся, глянул тоскливо — это он-то!
— Сделайте зелье, Раэн, прошу вас. Единственное, что помню, и от чего просыпаюсь: во сне меня убивают...
|
| |
| |
| SWORN | Дата: Пятнашка, 14.03.2014, 23:37 | Сообщение # 3 |
 Заинтересованный
Пользователь
Сообщений: 7
Награды: 0
Репутация: 0
Статус: в реале
| Ну, я уже говорила. Но повторюсь. Это хорошо)
Чистая совесть - признак плохой памяти
|
| |
| |
|
